Проклятие Эдварда Мунка
Шрифт:
Паша нарисовал в блокноте большой восклицательный знак. Надо поинтересоваться судьбой этого донжуана. Не исключено, что цели своей Карина достигла, поквиталась с обидчиком, и он об этом не забыл.
– Я так понял, в последние годы постоянного мужчины у Карины не было? Хотя она очень хотела с кем-нибудь познакомиться, да?
Светлана Позняк пожала плечами и с сожалением сказала:
– Я не знаю. Мы очень давно не общались.
«Вот она, женская дружба. Руку даю на отсечение, не поделили какого-нибудь учителя физкультуры», – пронеслось в голове у Паши.
Учительница встала и подошла к окну.
– Видите тот сквер через дорогу?
Паша посмотрел в окно. Сквер как сквер. Чахлые деревца, черные тонкие
– Осенью там красиво, – продолжила Светлана. – Это Карина придумала. Сводить туда детей, а потом задать сочинение на тему «Краски осени». Мне эта мысль понравилась, я свои классы тоже в сквер водить начала. У детей совсем разные впечатления возникают. Такие прогулки развивают наблюдательность. Да и сблизиться с учениками в неофициальной обстановке проще. Но в тот день я не просила Карину вести моих детей в сквер! Клянусь, не просила!
– Ваших детей?
Светлана недоуменно посмотрела на оперативника и пояснила:
– Мой класс. Я заболела. Карину директор поставила на замену. Она мне позвонила, я рассказала, на чем мы с детьми остановились. Что по программе проходим, понимаете?
Паша кивнул. Все понятно. Кроме одного. Почему же его собеседница так нервничает?
– Она знала, что мы уже писали это сочинение. Знала, я ей говорила. Но все равно зачем-то пошла с моим классом в сквер. А по дороге… – учительница всхлипнула и полезла в сумочку за носовым платком. – По дороге случилась беда. Одного из учеников сбила машина. Насмерть. Как ужасно… Кирилл Перов был непоседливым мальчиком. Он все время ерзал, болтал, мешал вести урок. Я думаю, вины Карины тут не было. Она мне ничего не рассказывала. Вот тогда мы с ней и прекратили общаться. По ее инициативе. Только не подумайте, что я бросила подругу в трудной ситуации. Она со мной даже не разговаривала! Как будто бы я провинилась в чем-то… И никому она не рассказывала никаких подробностей. Но, вы же понимаете, когда погибает ребенок, проводится расследование. В школу приходили, вопросы задавали. В общем, все более-менее выяснилось. Мальчик на красный свет дорогу перебежал. Ему скучно стало, что надо стоять, зеленого ждать, а машин нет. Он бросился на проезжую часть. Карина полетела за ним, так как видела поворачивающий грузовик. Потом оказалось, что и водитель пьяный, и ехал с превышением. Карина ничего не могла поделать. Она не успела. Конечно, в школе обсуждалась вся эта история. Но юридически никаких претензий Карине не предъявлялось. Водителя посадили, по-моему. А Карина не выдержала всех этих разговоров, пересудов и уволилась. Она по натуре самоедка была, даже из-за мелочей переживала. А тут такое. Но сплетни бы утихли со временем. Думаю, она просто не могла видеть больше эту школу и всех нас.
Светлана промокнула платком уголки глаз. Между прочим, у нее дома есть снимки Карины и Сергея. И она готова их показать, если нужно.
– Потом, – мягко сказал Паша. – Как вы говорите, звали погибшего мальчика?
Записав в блокноте имя, он решительно отверг предложение выпить чаю и попрощался со Светланой Позняк.
«Что ж, пожалуй, это самая результативная встреча, – думал Паша, перешагивая через лужи. – Во всяком случае тот парень, с которым Карина встречалась, вполне мог затаить на нее обиду. Ну, с мальчиком все более-менее понятно. То, что обвинение Карине не предъявлялось, это мы и так знали. Никаких проблем с законом у нее не было. Мальчик же… Роковое стечение обстоятельств».
Он планировал доложить Седову полученную информацию, а уж потом продолжить отработку давних знакомых Карины Макеенко. Но из пельменной неподалеку от прокуратуры так аппетитно пахло.
«Подождет Володя полчасика, никуда не денется», – решил Паша, предвкушая расправу с тарелкой совершенно не полезных по Таниной классификации, зато просто тающих во рту пельменей.
Кормили в этом заведении вкусно и недорого, обслуживали быстро,
Паша осмотрел зал и радостно заспешил к махнувшему рукой приятелю. Дима тоже входил в оперативно-следственную группу по расследованию убийств женщин и занимался отработкой контактов Инессы Моровой.
Паша сел за столик и с удивлением отметил: лицо опера просто светится от удовольствия.
– Нарыл чего? – поинтересовался он, сделав заказ.
– Еще не знаю, – Дима интригующе подмигнул и с ревнивыми нотками в голосе поинтересовался: – А ты? Тоже сияешь, как медный таз.
– Я первый спросил!
– Ладно. Слушай сюда. Конечно, это пусть у Седова голова болит. Но мне кажется, кое-какую ниточку я нащупал. Опрашивал жильцов по прежнему месту жительства Моровой. И бабушка-соседка припомнила вот какую историю. Инесса увела у одной женщины мужа. Мужик этот свою семью бросил и к Моровой переехал, правда, ненадолго. Что-то там у них не сложилось. Что именно – сказать трудно. Надо мужика этого найти и расспросить. Имя его я выяснил. А у тебя что нового?
Паша рассказал о событиях первой половины дня.
Не сговариваясь, оперативники полезли за своими блокнотами. И через минуту выбежали вон из пельменной.
Официантка поставила поднос с двумя глиняными горшочками на стол и покрутила пальцем у виска.
– Вечно с этими ментами так, – недовольно проворчала она вслед постоянным клиентам.
Ее все нет. Она не придет. Красивая черноволосая женщина, вышедшая из холста Эдварда Мунка на сайт знакомств с глупым дурацким объявлением. Не пришла. А он так ждал. Ее нет – а он ждет, ждет… В груди теснятся досада, раздражение и ярость. Они и являются ответом на тот самый вопрос, который хотелось выяснить. Вне всяких сомнений, это вернулось. Она умирала бы долго. Вот только где теперь искать ее дивное лицо с зажмуренными глазами и легкой довольной полуулыбкой?
За последние дни Василий Михайлович Бубнов понял: бывает не только раздвоение сознания. Он разлетелся на куда большее количество частей. Профессор по-прежнему читал лекции в художественной академии, с интересом отвечал на вопросы студентов и скучал на заседаниях кафедры. Дрожащий от страха преступник мучительно ждал неминуемой расплаты. Он вздрагивал от каждого звука, опускал глаза и даже слышал, как стучат по лестнице ботинки милиционеров, идущих его арестовывать. В том, что арест – лишь вопрос времени, Василий Михайлович не сомневался. Возможно, просто в этом состоянии он умудрился не оставить никаких улик, но следователь все равно его подозревает. Поэтому и прислал к нему девчонку, пытавшуюся под видом журналистки разнюхать подробности. Как она намекала, что пишет детективы! Хотела посмотреть на его реакцию, ждала его испуга, провоцировала… И вот в тот самый момент профессору и преступнику пришлось потесниться. Василий Михайлович смотрел на узкое белое девичье горло и едва сдерживал нахлынувшее желание чиркнуть по нему лезвием ножа. Кровь очищает и спасает… В нем появился убийца , который вопил, орал, кричал, рвал его на части, требуя одного. Крови!
Долгие годы Василий Михайлович думал, что убийца исчез. После смерти Светланы и еще нескольких женщин. Он в мельчайших подробностях помнил, как очищалась Света. Остальные женщины умирали в светлом облаке счастья. У них не было ни лиц, ни тел. Как-то его одежда оказалась в следах размытой крови. Потом, шагая по ночной улице, Василий Михайлович вдруг почувствовал, как горит в ладони небольшой твердый предмет. Он разжал руку. В фонарном свете сверкнула золотая сережка с зеленым камушком.