Проклятие феи
Шрифт:
– Ох, судьбы, – вздохнула та, – прости, пожалуйста. Так иногда случается.
Она сделала новый амулет и пристально следила за Пеони во время следующего обеда, но девочка старалась не встречаться с ней взглядом и занималась тем, что не давала Моне доводить Тибби до слез, корча ей гоблинские рожицы (включая бородавчатую зеленую кожу и клыки). Когда Тибби плакала, ее слезы превращались в разнообразнейшие интересные штуки, б'oльшая часть которых заставляла ее реветь еще сильнее.
На следующий день Катриона увела Пеони во двор, сдернула с нее через голову амулет и протянула ей корзинку.
– Ступай-ка и поешь с Рози в кузнице.
Пеони
– Новый амулет лучше, правда. Мне уже почти нравятся овечьи мозги.
Катриона рассмеялась:
– Часок я управлюсь и одна. Иди уже, или я выращу крылья у тебя на пятках, и ты туда полетишь.
Спустя примерно три месяца после того, как Пеони начала ходить на обед в кузницу, Рози возвращалась домой после долгого дня. Ей пришлось выяснять, не из-за того ли тяжеловоз Грея прихрамывает на заднюю ногу, что у него болят мышцы спины («Ну не знаю… – заявил Добряк, упомянутый тяжеловоз. – Болит-то лодыжка, но она… она и впрямь маленько отдает в спину, если уж на то пошло»), не из-за того ли кроткая верховая лошадь трясет головой, что у нее воспалился зуб («У меня голова гудит, мне это не нравится, сделай так, чтобы она перестала», – скорбно попросила Йора), и не из-за того ли кобыла, прибывшая к племенному жеребцу лорда Прена, никак не входит в пору, что ей не нравится конь, с которым хозяин хочет ее свести («Хмпф», – только и сообщила она Рози по этому поводу).
Катриону она застала за превращением нескольких сот пауков, столпившихся на кухонном потолке, обратно в ячменные зерна, которыми они были до того, как до них дорвалась Мона. Катриона аккуратно возвращала им изначальный вид, кучками, чтобы они со стуком ссып'aлись в подставленную ею миску. Пеони, в кои-то веки слегка взъерошенная и измотанная с виду, сидела за столом и зашивала дырки на коленях очень коротких штанишек. Когда потолок был очищен от пауков почти полностью («Ой! – между делом вскрикнула Катриона. – Простите, я не сразу поняла, что вы настоящий!»), Катриона поставила миску с ячменем на стол и вздохнула:
– Пеони, солнышко, тебе стоит проветриться. Наши маленькие чудовища уже все спят, а если нет, я обкурю их сонным дымом, и плевать на профессиональную щепетильность, хоть на один вечер. Рози, почему бы вам с Пеони не пойти прогуляться?
Они двинулись по дороге, от площади к перекрестку, где можно было свернуть либо к Вудволду, либо к Дымной Реке. Стоял туманный влажный вечер, и почти слышно было, как хихикают маревки. К утру должен был пойти дождь. Пеони взяла Рози под руку и вздохнула.
– Ты проводишь у нас больше времени, чем у себя дома, – заметила Рози с легкой ревностью.
Пеони улыбнулась:
– Тут от меня есть польза.
– От тебя везде есть польза, – откликнулась Рози с чувством, но без враждебности. – Разве твои дядя и тетя по тебе не скучают?
Пеони промолчала, и Рози внезапно кольнуло сомнение.
– Пеони?
Та вздохнула:
– Я так устала, не могу… Ты никогда не замечала разницы между твоим домом и моим?
– Твой чище, – прямо ответила Рози.
Тетя и дядя Пеони высоко ценили Рози, поскольку та взяла на себя раздражающую и болезненную обязанность подрезать их внезапно взбунтовавшуюся лозу джа и по мере сил ее укрощать. Заниматься этим приходилось почти еженедельно, и Рози казалось, что теперь она понимает, как должны были чувствовать себя воины, выезжавшие на битву с огненными
Пеони то ли рассмеялась, то ли закашлялась.
– Да, он чище. И тише. И… мои тетя и дядя взяли меня к себе, когда родители умерли. Они брат и сестра, ты же знаешь, да? И единственные родственники моей мамы. А папа был родом с юга.
Все это Рози знала.
– Им и в голову не пришло… уклониться от ответственности, они хорошие люди. Они заботливо меня вырастили и хорошо со мной обращаются.
– Как и должно быть! – вставила Рози, не в силах смолчать.
– Да-а. Пожалуй. И от меня им есть польза. В общем, все не так плохо, как могло бы быть…
– О, Пеони, – грустно откликнулась Рози.
– Они меня не любят, – тоскливо заключила Пеони. – Не так, как Тетушка, Катриона и Бардер любят тебя.
Ненадолго повисла тишина.
– Тебя люблю я, – наконец сообщила Рози.
Пеони снова издала тот же негромкий звук: что-то среднее между смехом и кашлем.
– Что ж, – произнесла она голосом, куда больше напоминающим ее обычный, – я же говорила тебе, что мы станем сестрами, верно? О, Рози, как же я тебя боялась! Ты высокая, как мужчина, и такая же сильная, если столько времени проводишь в кузнице, да еще и дружишь с Нарлом! Все немножко побаиваются Нарла! А твои тетя и двоюродная сестра – лучшие феи во всей Двуколке, а ты сама разговариваешь с животными лучше, чем любая фея, о какой только рассказывают люди. Я была уверена, что ты будешь меня презирать!
– Я бы не посмела. Все в деревне считают тебя совершенством.
– Да, – согласилась Пеони.
Вся энергия вновь отхлынула от нее. В этом тихом односложном ответе Рози расслышала все то, что подруга пыталась ей сказать, и у нее заныло сердце.
– К тому времени, как мы вернемся, уже будет готов ужин, – заметила она.
Пеони кивнула.
Они в молчании вернулись на общий двор при мастерских. Рози крепко сжимала руку Пеони, и та не воспротивилась, когда подруга повела ее в дом. Восхитительный ароматный парок от мяса, овощей и овсяной каши встретил их вместе с голосом Катрионы:
– Никогда не видела ничего подобного. Семеро маленьких чудовищ одновременно! И притом настолько… э-э… бодрых! В Туманной Глуши не так много магии, да и в Двуколке тоже, а в семье Даквита, сами знаете, никогда не водилось волшебства, никакой даже троюродной сестры, способной размагичить чайник. И обычно – знаете, как это бывает, – достаточно просто пасти их, как овчарка овец. Обычно дети с готовностью поддаются, несмотря на все их фокусы. Зачастую они сами до смерти боятся того, что могут натворить, а потому искренне хотят, чтобы их остановили, даже если все равно пытаются озорничать. Но не эти ребятишки. Иногда мне и впрямь казалось, что они вот-вот от меня ускользнут. Как сегодня. Верно, Пеони?