Проклятие Гиацинтов
Шрифт:
Вымажут ворота! Опозорят!
Лерон мысленным взором заглядывала в свою печальную грядущую участь, продолжая при этом сметать мусор в совок, как вдруг услышала звук открывающейся двери. Она начала разгибаться, но позади раздался мужской голос, какой-то особенно низкий, как если бы говоривший басил нарочно:
— Нет, стой так!
От изумления Лерон замерла с широко расставленными ногами, в наклон. Замешательство ее длилось какое-то мгновенье, но когда она попыталась все же выпрямиться, ее кто-то сильно схватил сзади за бедра и не позволил этого сделать, а еще сильнее пригнул к полу.
— Тебе ж сказали — стой так! — хохотнул бас. — Только брось этот дурацкий совок, метелку брось и давай, задери халат.
Лерон не поверила своим ушам и не выпустила совок и метлу, за что немедля получила увесистый шлепок по правой ягодице, а потом и по левой. При этом ее продолжали держать, из чего можно было сделать вывод, что мужчин двое: один ее держит, а другой бьет. Слезы хлынули из глаз — было больно, но тотчас Лерон подавилась всхлипыванием, услышав грубое:
— Заткнись, придушу!
И ее хлестнули снова, еще крепче, на сей раз с оттяжкой, по обнажившейся коже: форменный халат обслуживающего персонала, в котором она ходила, уже был закинут на спину, а трикотажные беленькие трусики одним рывком спущены вниз, к коленям.
Глупая надежда, что все это — нелепая шутка, розыгрыш, тупая деревенская забава, мигом исчезла. «Изнасилуют!» — всплыло в памяти пугающее Настино пророчество.
— Жаба у нее, конечно, нетраханая, — пробормотал голос, и Лерон с ужасом ощутила, как ее ощупывает чужая рука. Мягкая такая, вкрадчивая…
Она взвыла, но тотчас получила такой шлепок, что горло свело.
— Молчи, дура, — приказал незнакомец, — а то трахну через жабу ручкой от метлы, на всю жизнь запомнишь, если выживешь!
— Да у нее не только жаба, но и звизда нетраханая, — проговорил другой голос, тоже нарочитый, неестественный, какой-то шипящий.
— Говорят, — скептически отозвался бас. — Да что-то не верится. Наверняка ее кто-нибудь уже заваливал, и не раз.
— А мы сейчас проверим ее на целкость, — прошипел второй, и колючий палец полез Лерон в самое тайное ее местечко.
— Погоди, а вдруг и правда девочка она? Зачем пальцем буравить, поганиться, лучше старым дедовским способом, — пробурчал бас. — Только давай ты начинай, что ли, а то я крови терпеть не могу. Брезгаю.
— Ой, а я люблю девок-целок рвать! — обрадовался шепелявый. — Погоди, штаны расстегну.
— Не надо! Не трогайте меня! — заливаясь слезами, простонала Лерон. — Мне больно, прекратите!
Она изо всех сил стискивала мышцы, пытаясь не пропустить в себя бесцеремонный, наглый палец, такой грубый, жесткий, словно наждаком обернутый. Тоненькие волоски цеплялись за него и больно натягивали кожу.
— Атас! — настороженно прошипел вдруг шепелявый. — Идет кто-то. Слышишь? Смываемся!
В ту же секунду распахнулась дверь, раздался женский вскрик, потом Лерон ощутила сильный пинок в спину и полетела головой вперед в угол. Вслед за тем она услышала удаляющийся топот и снова женский голос:
— Что все это значит?! А ну, вставай!
Лерон, задыхаясь от рыданий, кое-как повернулась на коленях, одернула задранный халат и попыталась встать, но запуталась в трусиках, обвившихся вокруг ног, и чуть не упала снова.
Она ничего не могла разглядеть от слез, лишь какой-то смутный силуэт. Резко отерла лицо и сквозь муть кровавую, плывшую в глазах от боли и ужаса, тупо уставилась на высокую незнакомую женщину.
— Боже ты мой! — потрясенно проговорила та. — Тебя насиловали, что ли?! А я вошла, думаю, вот уроды деревенские, групповуху вздумали устроить! А тут такое…
— Они… хотели… — едва смогла выговорить Лерон. — Вы… если бы не вы…
Она вдруг мигом, словно ее пронзило насквозь, представила себе эту картину: как она валялась бы здесь, в библиотеке, на полу, окровавленная, истерзанная, опозоренная, и кто-нибудь вошел бы, и увидел… и вся деревня узнала бы… и разве ее кто-нибудь пожалел бы?! Злорадствовали бы, насмехались: «Говорили ей, не верти жопой! Вот и довертелась! Допрыгалась! Чего хотела, то и получила!» Ну и кто-нибудь уже с готовностью кинулся бы за зловонным ведерком…
У Лерон замерло сердце и губы онемели. В нерассуждающем припадке ужаса она упала лбом в пол, забилась и завыла:
— Не говорите… ради всего святого… никому не говорите, что тут видели! Умоляю вас! Хотите, руки поцелую! Умоляю!
Женщина схватила Лерон за плечи и приподняла сильным рывком.
— Нашла еще забаву — руки целовать, дура, — проворчала грубо. — Приведи себя в порядок, ну?! Будешь реветь так громко, как раз народ и сбежится. В том кране есть вода? Ну, давай, умывайся, живо!
И она подтолкнула Лерон к раковине, открыла воду, нагнула девушку к струе, а сама быстро подняла на ее бедра упавшие трусики и одернула халат.
Лерон принялась плескать в лицо воду, бормоча:
— Не говорите, не говорите никому! Умоляю! Я покончу с собой, если…
— Я тебе покончу! — грозно сказала женщина. — На, возьми полотенце, утрись.
Лерон кое-как размазала по лицу воду, смешанную со слезами, и обернулась.
— Хорошо еще, что ты не красишься, — усмехнулась женщина. — А то черные слезы текли бы. А вообще такую мордашку, как у тебя, даже слезы не испортят. Хорошо быть молоденькой. А я если плачу, то потом веки пальцами раздвигать приходится, да и физиономия вся пятнистая, как у леопарда. Жуть!
Лерон смотрела на спасительницу, растерянно хлопая глазами.
Женщина была очень высокая и очень худая. Бог не обидел Лерон ростом, в классе она всегда на физкультуре стояла за самым высоким мальчишкой класса, Витькой Викторовым, но этой даме даже Витька был бы по плечо. Нет, определенно, у Лерон от потрясения что-то с головой сделалось, на самом-то деле женщина не выше ее самой, просто на ней босоножки на толстенной платформе! Как она только ухитряется двигаться на этой трехслойной высоте?