Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
Шрифт:
— Вы запомните и венецианское гостеприимство, и нашу доброту, — продолжил старик.
«Ну да, — подумал Молчан. — А могли ведь и ножиком по горлу чиркнуть...»
— Да, синьор, — поклонился московит.
— Наденьте на него маску и проводите к выходу!
Это снова третий, самый молчаливый из судей.
— Благодарю вас, синьоры!
Андрею показалось, что прошло мгновение до того, как его вывели на свежий воздух и сняли глухую тёмную маску.
Уже стемнело, пьяцца перед Дворцом дожей опустела. «Все на вечерней молитве, — подумал
Служители Совета Десяти исчезли бесшумно и незаметно, так и не показав Андрею своих лиц. Остался секретарь. Молодой монах-доминиканец с впалыми щеками, ещё больше подчёркивающими выступающий любопытный нос.
— Сэр Френсис не ошибся в вас, молодой человек, — покровительственно сказал секретарь, возрастом едва ли превосходивший Молчана.
Доминиканец сделал паузу, потом продолжил:
— Хороший слуга ценится от Лютеции до Венеции...
От Лютеции до Венеции! Вот ключевые слова, по которым Андрей должен был узнать человека Уолсингема. Сэр Френсис, старая лиса! Это ж надо, кого смог перекупить! Монаха, вхожего на заседания самого Совета Десяти!
— Называйте меня брат Джордано, синьор. Вы удивлены ?
— Сэр Френсис умеет поразить своими... эээ... знакомствами и связями!
— Мы верные слуги её величества, не правда ли? И нам необходимо исполнить поручение королевы. Вы готовы, синьор?
— Я знаю, как выманить турецкий флот под удар испанцев и венецианцев...
— А у меня есть человек, способный довести информацию до султана.
— Вам не кажется, что мы негодяи, сударь?
— И мы довольны этим, не так ли, синьор?
Стоят два человека, только что мило улыбнувшиеся друг другу. Дворянин и священник. Хладнокровно рассуждают, как надёжнее отправить на смерть тысячи людей: турок, венецианцев, испанцев...
Через купца-левантинца, подданного Османской империи, проживающего на острове Джудекке. Ему брат Джордано должен был скормить легенду, разработанную Молчаном.
Такая вот работа.
Море. Такое спокойное, тихое, ласковое и тёплое, что хочется встать на колени, ощутить кожей нежную твёрдость прохладных донных голышей, опустить ладони в щекочущие коричневатые водоросли, прекрасно видимые через зелёную толщу воды, подобной цветному венецианскому стеклу, сделанному на острове Мурано.
Воду кое-где пятнает копоть. Пожары в крепости, запертой турецким флотом, стали привычны. Иногда непонятно, что ещё может гореть в городе, истерзанном многомесячной осадой и брошенном на произвол судьбы.
Маркантонио Брагадин стоял на крепостной стене с зубцами, сильно повреждёнными турецкими ядрами, и тоскливо смотрел на вражеский флот. Османские галеры надёжно закрыли морской путь к отступлению. Так же надёжно, как султанские янычары — дорогу по суше. Да и куда деться с Кипра, такого маленького, когда на нём тысяч
Как комендант города Фамагусты, Брагадин отвечал здесь за всё. И, главное — за жизнь доверившихся ему людей, перенёсших отчаяние и горе и равнодушно ожидающих конца.
С одной из турецких галер на Брагадина смотрел высокий мужчина в пышных одеждах, с высоким тюрбаном на голове.
Без подзорной трубы, несмотря на большое расстояние. И различал каждую морщинку на обветренном загорелом лице коменданта Фамагусты, видел каждый волосок на поседевшей от прошедших лет и несчастий бороде.
Странно это как-то, не так ли, дорогие читатели?
— Энвер-реис, — услышал мужчина робкий голос и обернулся к низко склонившемуся матросу.
— Говори!
— Капудан-паша призывает вашу милость на флагманскую галеру.
— Шлюпку мне!
Капитан Энвер знал, зачем его зовёт командующий турецкой эскадрой, перекрывшей морскую дорогу к осаждённой Фамагусте. Знал, потому что сам и внушил капудан-паше Пиали идею посылки парламентёров к венецианцам.
На самом же деле Энвер-реис был мёртв уже несколько дней.
В одну злосчастную ночь он вышел на палубу, приглядеть, как матросы несут вахту. Всё было благополучно, и капитан вернулся к себе в каюту.
Где и встретил его. Высокого, бритого наголо, с тонкой бородкой-косичкой, упирающейся кончиком в обнажённую грудь. В переднике до колен из грубо выделанной кожи.
Бледное лицо с правильными античными чертами было неподвижно, как камень или посмертная маска. Белёсые глаза, словно лишённые зрачков, смотрели на Энвер-реиса холодно и изучающее.
Опытный моряк, выживший не в одной схватке, без разговоров рванул из ножен предусмотрительно захваченную саблю. Но человеку не превзойти в быстроте действий посланца потустороннего мира. Аваддон, падший ангел, ставший демоном-разрушителем, рассыпался, превратившись в полупрозрачное облачко, втянувшееся через рот в тело Энвер-реиса.
Тело с пленённой демоном душой поднялось с ковра, брошенного на доски палубы. Рука тела протянулась к кувшину, налила в серебряный кубок чистой воды. Тело выпило, потом подошло к низкому ложу, на ходу снимая низкие башмаки с мягкой подошвой, улеглось. Уснуло.
Демону не нужен отдых. Но тело следовало беречь — ещё несколько дней оно пригодится падшему ангелу.
Сейчас, к примеру, тело Энвер-реиса было направлено на переговоры со строптивым комендантом Фамагусты. Старым и смертельно уставшим, как успел убедиться Аваддон.
— Капудан-паша не торгуется, воин! Городская казна будет задержана армией султана как возмещение за четыре галеры, милостиво предоставленные для эвакуации жителей города и гарнизона. Выход из города — свободный, со всем имуществом, что люди смогут унести на себе. Из оружия разрешено взять шпаги, мечи и кинжалы. Аркебузы и пушки в исправном состоянии мои матросы примут у арсенала.