Проклятие Осириса
Шрифт:
– Ну, видел пару раз. На ней один приезжает, странный такой. Квартира на втором этаже, вход из подворотни.
– Живи пока, – Пауль ослабил хватку.
Мужичонка, облокотившись на капот, потирал руку и глядел вслед «лоху». Вот никогда не угадаешь!
Пауль поднялся по лестнице и остановился перед дверью нужной квартиры. Дверь была под стать подъезду, и дому, и двору – старая, рассохшаяся, давно не крашенная. Замок тоже старый, и всего один. В современной России только очень самоуверенный человек довольствуется одним замком.
Пауль
В квартире стояла могильная тишина, даже с улицы не доносилось ни звука, видно, окна были плотно закрыты. Воздух был спертый и тяжелый, как будто давно не проветривали. И еще здесь чувствовалась напряженная атмосфера опасности, что было неудивительно: там, где Фолькер Месснер, – всегда опасность.
В прихожую выходили четыре двери. Пауль достал пистолет, снял его с предохранителя и осторожно отворил ближнюю. За этой дверью оказался санузел, донельзя запущенный. И тоже тишина, даже вода не журчала в трубах.
Пауль прикрыл дверь, стараясь не скрипнуть, и осторожно двинулся дальше. Он был напряжен и каждую секунду ждал нападения.
Следующей была кухня, по слою пыли, лежавшей на плите, видно было, что ею очень давно не пользовались по назначению.
Стараясь двигаться как можно тише, Пауль слегка приоткрыл еще одну дверь. Это была жилая комната – пыльная выцветшая занавеска на окне, ломаная этажерка со старыми, еще доперестроечными газетами, комод с подложенным чурбачком вместо одной ноги и старая кровать с пружинным матрацем.
Пауль застыл на месте, потому что увидел на кровати лежащего навзничь человека.
Пауль вскинул пистолет, готовый выстрелить при первых признаках опасности, но человек на кровати не подавал признаков жизни.
Прошло минуты три, Паулю казалось, что его сердце грохочет на всю квартиру. Человек на кровати не шевелился, во всяком случае, свешивающаяся почти до пола рука оставалась неподвижной. Все это было неправильно, непонятно: Пауль отлично знал Месснера, у него было феноменально развито чувство опасности, оттого его так долго не могли задержать. Если человек на кровати был Месснером, он давно уже должен был почувствовать присутствие постороннего и перейти к активным действиям.
Пауль постоял еще немного, потом дослал патрон и решительно распахнул дверь.
Фигура на кровати не шевельнулась. В два прыжка преодолев расстояние от двери, Пауль остановился у кровати.
Человек лежал на спине, глаза его были широко открыты и смотрели в потолок. Глаза были совершенно неживые, неподвижные, безразличные ко всему, с неправдоподобно расширенными зрачками. Несомненно, это был Месснер, хотя и очень изменившийся. И несомненно, он был мертв, потому что живые не лежат так неподвижно и у живых не бывает такого безразличного взгляда.
Серое лицо в кожистых складках казалось резиновой маской – не такой веселой и забавной, какую надевают во время рождественского карнавала, а такой, в каких грабители врываются в банк или ювелирный магазин.
И еще, от этого человека исходил такой жуткий, такой противоестественный холод, что Пауля забил озноб.
Тем не менее Пауль преодолел себя и притронулся к шее Месснера, пытаясь найти пульс.
Пульса не было. Это не удивило, удивляло другое. Он сам, своими собственными глазами видел, как тело Месснера крепкие деловитые черные санитары запаковали в черный пластиковый мешок и увезли в морг. Этот человек был мертв год назад.
В таком случае он еще неплохо сохранился, вынужден был признать Пауль. Преодолевая брезгливость, он расстегнул на теле несвежую рубашку. Месснеру выстрелили в сердце, смерть наступила мгновенно. И сейчас на теле был виден плохо заживший шрам с левой стороны груди.
Шрам находился именно в том месте, где год назад Пауль своими глазами видел пулевое отверстие.
Сомнения исчезли, Пауль достал мобильный телефон.
Шаамер покинул лавку финикийца и окунулся в шумный лабиринт узких торговых улочек. Ему нужно было сделать последнюю часть своей работы, и тогда можно будет возвратиться в свою келью и наконец немного отдохнуть…
Внезапно жрец почувствовал невыносимую усталость. Как будто он прошел пешком тысячу миль по безлюдной пустыне, среди раскаленных песков и каменистых осыпей, населенных только змеями и скорпионами. И такой же жар, как тот, что царит в Западной пустыне. Перед глазами Шаамера замелькали цветные пятна. Он покачнулся, схватился за стену, чтобы не упасть.
– Господину нужна помощь? – угодливым тоном спросил его прохожий, низкорослый смуглый человек с бегающими глазами, едва прикрытый рваной поношенной накидкой.
– Нет, проваливай! – ответил Шаамер, собрав в кулак всю свою волю и гордо выпрямившись.
Он знал, что здесь, в этих кварталах лавок и мастерских, промышляли многочисленные воры и грабители. И этот смуглый человек – наверняка один из них, это видно по его скользкой повадке, по вороватым взглядам… если довериться ему, он заведет усталого жреца в безлюдный тупик, ударит по голове и ограбит… а у Шаамера есть еще дело, важное дело, которое он должен завершить!
Жрец вытащил из-под одежды длинный кинжал, и смуглый тип исчез, как мираж.
Шаамер двинулся вперед.
Но если прежде его мучил невыносимый жар, то теперь ему вдруг стало холодно. Так холодно, как бывает только под утро в той же пустыне, когда камни и песок уже отдали весь дневной жар и караванщики жмутся к своим верблюдам, стуча зубами от холода.
Перед глазами Шаамера все плясали радужные пятна.