Проклятие победителя
Шрифт:
Кестрель было все равно.
— Да и с виду он сущий дикарь…
— Так вели его причесать и переодеть.
— Леди Кестрель, он опасен. Вы неопытны, вот и не понимаете. Не замечаете очевидных вещей.
— Вот как? Зато тебя я вижу насквозь. Как и то, что по твоему приказу кузнец за две недели наделал сотни подков, в то время как покупали его, чтобы ковать оружие. А еще я вижу, что в конюшне хранится лишь малая часть тех подков. Непонятно только, куда подевались остальные. Полагаю, они отправились прямиком на рынок, где их выгодно продали. А полученные деньги могли превратиться, скажем, в часы из драгоценного металла.
Управляющий запоздало потянулся к золотой цепочке, свисавшей из кармана.
— Делай, как я говорю, Харман, иначе пожалеешь.
Арина можно было отослать на кухню, как только они добрались до поместья Джесс. Находясь в доме, Кестрель имела полное право отпустить свиту. Но она велела рабу остаться в гостиной. Подруги пили прохладный чай с листьями османтуса и ели пирожные с гибискусом и апельсиновыми дольками. Арин неподвижно замер у дальней стены. В темно-синем наряде он почти сливался со шторой, но Кестрель ни на секунду не забывала о его присутствии.
На нем была, как положено, рубашка с высоким воротничком — так одевались гэрранские аристократы до войны, а теперь носили все домашние рабы мужского пола. Только вот обычно они не смели смотреть на господ с таким неприкрытым презрением. По крайней мере, длинные рукава закрывали сильные руки Арина, покрытые шрамами, которые сразу же выдали бы род его занятий. Кестрель, однако, подозревала, что Арин скрывает кое-что поважнее. Краем глаза она все время следила за ним. У Кестрель появилась теория, которая требовала подтверждения.
— Кузены Тренекс опять взялись за старое, — поделилась новостью Джесс и стала в подробностях описывать недавнюю дуэль.
Лицо Арина выражало невыносимую тоску. Разумеется, любой, кто не говорит по-валориански, заскучал бы в такой ситуации. Впрочем, Арин наверняка выглядел точно так же, даже если бы все понимал. А Кестрель подозревала, что так оно и было.
— Честное слово, — воскликнула Джесс, теребя те самые сережки, которые купила для нее Кестрель, — в конце концов один из них убьет другого и заплатит откуп!
Кестрель вспомнила тот единственный раз, когда Арин обратился к ней по-валориански. Как он произнес слово «нет» — совсем без акцента! Еще он знал, что значит имя «Ланс». Может, в этом и не было ничего особенного: кузнецу наверняка приходилось ковать для валорианцев самое разное оружие. И все-таки Кестрель показалось странным, что Арин знает это слово. Хотя скорее то, как легко он уловил его в потоке речи.
— Поверить не могу, до пикника у леди Фарис осталось несколько дней! — продолжала щебетать Джесс. — Давай ты заедешь за час и отправишься с нами на прием? Братец просил тебя пригласить.
Кестрель представила, как неловко будет сидеть в одной карете с Ронаном.
— Пожалуй, я лучше доеду одна.
— Какая ты зануда! — Джесс замолчала в нерешительности, но потом добавила: — К слову, Кестрель, когда мы будем на пикнике, ты не могла бы вести себя менее… странно?
— Менее странно?
— Ну, ты же знаешь, все считают тебя немного эксцентричной…
Об этом Кестрель была осведомлена прекрасно.
— Ты не подумай, тебя все равно любят. Просто когда ты дала свободу своей няне, было столько разговоров. Все бы уже забыли, но ты вечно норовишь выкинуть что-нибудь подобное. Все ведь знают, например, что ты играешь на пианино… Не то чтобы я осуждала, но все-таки.
Об этом они уже говорили, и не раз. Беда была в том, с каким упорством Кестрель занималась музыкой: играй она время от времени, как ее мать, никто бы не обратил внимания. К тому же до войны гэррани невероятно высоко ценили музыку. Если бы не этот факт, возможно, сейчас к ней относились бы по-другому. Но валорианцы полагали, что музыкой следует наслаждаться в расслабляющей атмосфере, слушая чужую игру. Большинству почему-то не приходило в голову, что играть и слушать одновременно может быть еще приятнее.
Джесс все не умолкала:
— И теперь этот аукцион… — Она с недоверием посмотрела на Арина.
Кестрель тоже перевела взгляд на кузнеца. Его лицо по-прежнему выражало безразличие, но ей показалось, что раб прислушивается к разговору.
— Так ты меня стыдишься? — спросила Кестрель у подруги.
— Ну как ты можешь такое говорить? — воскликнула Джесс с искренней обидой в голосе.
Кестрель тут же пожалела о своих словах. Джесс ничем этого не заслужила, тем более она только что пригласила поехать вместе на пикник.
— Ладно, я постараюсь к вам присоединиться, — пообещала Кестрель.
Джесс явно обрадовалась такому исходу. Чтобы сгладить неприятное впечатление от разговора, она начала в деталях расписывать, какие блюда ожидаются на приеме и какие влюбленные парочки непременно дадут повод для сплетен.
— Там будут все самые очаровательные молодые люди!
— Мм, — протянула Кестрель, крутя в руках бокал.
— Я тебе уже говорила, что Фарис планирует представить свету своего малыша?
— Что? — Кестрель замерла.
— Ну да. Мальчику уже шесть месяцев, да и погода будет хорошая. Прекрасная возможность показать ребенка. Что тебя так удивляет?
Кестрель пожала плечами.
— Не ожидала такой наглости.
— В каком смысле?
— Ребенок явно не от мужа.
— Не может быть! — в притворном ужасе прошептала Джесс. — Откуда ты знаешь?
— Ну, знать-то я не знаю. Но недавно я была у Фарис и видела малыша. Он слишком красивый, да и на старших детей ни капли не похож. А вообще, — Кестрель задумчиво постучала пальцем по краю бокала, — если я права, то Фарис очень хитро все придумала. Никто не поверит, что светская дама осмелилась показать незаконнорожденного ребенка на главном приеме сезона.