Проклятие победителя
Шрифт:
Кестрель молча наблюдала. Ничего, всегда можно открутить ножку стола. Но побег все равно маловероятен: окна покоев находятся слишком высоко, прыгать вниз опасно. Выйти можно было только через одну комнату, через одну дверь, и эта дверь закрывалась на довольно крепкий с виду замок.
Когда гэррани закончили выносить вещи и Сарсин снова осталась с ней наедине, Кестрель произнесла:
— Постой.
Сарсин держала наготове большой ключ.
— Я должна увидеться с подругой, — сказала Кестрель.
— О светских визитах тебе пора бы забыть.
— Арин обещал. — Кестрель почувствовала ком в горле. — Моя подруга больна. Арин говорил, что меня к ней пустят.
— Мне он об этом ничего не сказал.
Сарсин захлопнула за собой дверь в покои, и Кестрель не стала умолять ее вернуться. Она не желала унижаться перед своей тюремщицей, но все-таки ей невыносимо больно было слышать, как повернулся ключ и щелкнул язычок замка.
— Ну и что ты делаешь, Арин?
Тот сонно потер глаза и взглянул на Сарсин. Он случайно задремал в кресле. Уже рассвело.
— Я не смог уснуть в своей старой комнате. Здесь, в покоях этты, я хотя бы…
— Я сейчас говорю не о твоем выборе комнаты, хотя она, если задуматься, находится подозрительно близко к восточному крылу.
Арин поморщился. Разумеется, обычно победители забирают себе пленниц только с одной целью.
— Все не так, как ты думаешь.
— Да неужели? Ты при всех назвал ее своим трофеем.
— Но это неправда.
Сарсин вскинула руки.
— Тогда почему ты так сказал?
— Потому что я не знал, как еще мне спасти ее!
Сарсин замерла. Потом наклонилась к нему и потрясла его за плечо, будто пытаясь разбудить.
— Спасти валорианку? Зачем?
Арин схватил ее за руку.
— Прошу тебя, выслушай меня.
— Обязательно, как только начну понимать хоть что-нибудь из того, что ты говоришь.
— Помнишь, я делал за тебя уроки в детстве.
— И что?
— Я велел Анирэ заткнуться, когда она смеялась над твоим носом. Помнишь? А она меня толкнула.
— Красота сослужила твоей сестре дурную службу. Но все это было давно. К чему ты это вспомнил?
Арин взял ее за обе руки.
— Сейчас мы вместе, но это ненадолго. Придут валорианцы, будет осада, — пробормотал он, с трудом подбирая слова. — Прошу тебя, во имя богов, просто послушай.
— Ох, Арин. Разве ты еще не понял? Боги тебя не услышат. — Она вздохнула. — Но я, так и быть, выслушаю.
Арин рассказал о том дне, когда Кестрель купила его, и обо всем, что произошло потом. Он ничего не утаил.
Когда он договорил, глаза Сарсин смотрели совсем по-другому.
— Какой же ты все-таки дурак, — вздохнула она, но ее голос звучал нежно.
— Ты права, — прошептал он.
— И что ты будешь с ней делать?
Арин беспомощно откинулся на резную спинку отцовского кресла.
— Не знаю.
— Она просила о встрече с больной подругой. Говорит, ты ей обещал.
— Да, но это невозможно.
— Почему?
— Кестрель ненавидит меня, но пока она еще со мной разговаривает. Когда она увидит, что стало с Джесс… я больше ни слова от нее не услышу.
Кестрель сидела на лоджии. Там было тепло и повсюду стояли цветы в горшках, распространяя свой солоновато-молочный аромат. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Оно подсушило капли, которые остались на стекле после ночной бури. Ливень потушил пожар в городе. Кестрель все утро смотрела из южного окна и видела, как пламя угасало.
Ночь была длинной, утро тоже. Но ей не хотелось спать.
Ее взгляд упал на одно из растений. Гэррани называли его девичьим шиповником. Это был большой куст с толстыми стеблями, посаженный, наверное, еще до войны. Его листья напоминали цветы, потому что на солнце они из зеленых становились огненно-красными.
Кестрель невольно вспомнила о поцелуе Арина, о том, как от прикосновения его губ у нее внутри вспыхнул яркий свет и ей показалось, что сама она обратилась в пламя.
Кестрель распахнула дверь лоджии и вышла в сад на крыше, обнесенный высокой стеной. Она вдохнула холодный воздух. Ее окружали мертвые растения: их бурые листья, стебельки, которые сломаются, стоит только притронуться к ним. На земле были выложены замысловатые узоры из гальки. Серые, синеватые, белые, по форме камни напоминали птичьи яйца.
Кестрель провела рукой по холодной стене. Ни сколов, ни выступов — не за что зацепиться. Перелезть не получится. В дальней стене она увидела закрытую дверь, но не знала, куда та ведет.
Кестрель задумалась, кусая губы. Потом вернулась на лоджию и, вытащив на улицу девичий шиповник, разбила горшок о камни.
Время шло. Кестрель смотрела в окно. Солнечный свет приобрел золотистый оттенок. Пришла Сарсин и увидела разбитые горшки в саду. Она собрала керамические осколки и прислала других гэррани обыскать комнаты.
Кестрель специально спрятала несколько острых и опасных с виду осколков там, где их непременно найдут. Но самый лучший, тот, которым можно было легко перерезать горло, висел за окном. Она обвязала его тканью и повесила среди листьев вечнозеленого плюща, который плелся по стене возле ванной. Потом она закрыла окно, зажав краешек материи между рамой и подоконником.
Его не нашли, и Кестрель снова оставили в покое.
Глаза закрывались, а руки и ноги казались свинцовыми, но она все не ложилась спать. Наконец Кестрель попыталась сделать то, чего больше всего боялась: начала расплетать волосы. Изо всех сил дергала себя за косички и ругалась, когда они путались еще больше. Ей не давали уснуть боль и стыд. Она постоянно вспоминала, как руки Арина перебирали ее волосы, как его пальцы касались шеи.
Вернулась Сарсин.
— Принеси мне ножницы, — попросила Кестрель.
— Ты же знаешь, что я тебе их не дам.
— Потому что боишься, что я ими зарежусь?
Женщина не ответила. Кестрель подняла взгляд, удивленная ее молчанием и тем, что Сарсин отчего-то стала смотреть на нее с задумчивым интересом.
— Тогда отрежь мне волосы, — сказала Кестрель. Она бы и сама это сделала самодельным ножом, который спрятала в плюще, но тогда у ее тюремщиков могли возникнуть вопросы.
— Ты же светская дама, потом еще пожалеешь.