Проклятие рода
Шрифт:
– Все московиты еретики! – Фальцетом выкрикнул отец Герман.
– Так считали только приверженцы Рима! Да и то, предпочитали называть их схизматами, то есть, признавая за ними приверженность христианству, однако несколько отклонившемуся от догматов католицизма. И схизма никогда не была основанием обвинения в ереси. Скорее мы с вами по мнению папской курии являемся еретиками, прошу не забывать об этом! – парировал доминиканец. – Насколько я знаю, достопочтенный Мартин Лютер относится терпимо к их вероисповеданию и считает союзниками в борьбе с католической церковью. Тем более, что в Московии также благосклонно относятся к нам, приверженцам Аугсбургского вероиповедания. – Насчет Мартина Лютера отец Мартин, конечно, выдумал, но это произвело должное впечатление на судей. Не давая им опомниться, он продолжил:
– Но она не имеет даже малейшего отношения к схизматикам. Вот свидетельство, - он вытащил одну из бумаг, найденных в сундуке, - подписанное преподобным Иоганном Веттерманом, о крещении ее по нашему обряду в церкви Святого Апостола Петра в Новгороде на Немецком дворе пять лет назад. Поэтому, достопочтимые братья, вопрос о ее отношении к ереси, я думаю исчерпан.
Отец Мартин внимательно проследил, что все, сказанное им, было тщательно записано секретарем Йораном, и лишь после этого передал ему предъявленную бумагу для приобщения к материалам дела. Отец Герман насупился, но все также буравил девушку своими горящими исподлобья глазами.
– Вы, братья, - продолжил отец Мартин, - не посмотрели, как следует вещи обвиняемой, а напрасно… Вот свидетельство о браке с купцом Свеном Нильссоном, - он достал очередной документ, - выданное тем же священником… Имеется также подтверждение крещения их сына Бернта…
– Но он абсолютно не похож на усопшего! – Пытался возразить Хемминг, чувствуя, что обвинение начинает рассыпаться.
– А вы, преподобный отец, видели самого покойника? – С усмешкой спросил доминиканец.
– Нет! – Смутился священник. Но тут же снова пытался возразить. – Если мы прикажем доставить мальчишку сюда, то увидим, что цвет его волос, как печная сажа. А покойный Нильссон, как и его… - он не стал никак называть Уллу, лишь показал в ее сторону рукой, - все светловолосы.
– Она же честно призналась, что родом из Московии. – Пожал плечами отец Мартин. – Несколько столетий там хозяйничали татары, и многие из них сейчас находятся на службе у русского короля, или как они его называют великого князя. Оттого у многих жителей тамошних краев волосы темного цвета. А мало ли среди шведов темноволосых людей? Разве не рождаются дети с другим цветом глаз или волос, отличных от родителей? На все воля лишь Божья! Как и от Него лишь зависит родится ребенок здоровым или хилым, девочка это будет или мальчик… У нас сейчас добрые отношения с Московией. Наш король Густав желает их сохранять и дальше, что позволяет выгодно для Швеции торговать с русскими. А кроме того я хочу показать святому трибуналу еще один документ. – доминиканец извлек на свет последнюю из бумаг, найденных в дорожном ларе Уллы. – Это завещание купца из Стокгольма Свена Нильссона, где все его движимое и недвижимое имущество переходит по наследству его жене Улле Нильссон и сыну Бернту. В том же завещании, составленном по всем правилам, и скрепленном подписью стокгольмского нотариуса, говорится о последней воле покойного быть похороненным в Море.
В зале уже все давно внимательно слушали. Сперва молча, а по мере повествования отца Мартина, зрители загудели. Кто-то начинал открыто возмущаться. Послышались выкрики:
– Они все подстроили!
– Монах правильно говорит!
– Клевета!
– Это пьяная Барбро сочинила! На добро братца покойного позарилась.
Стражники снова двинулись вперед по залу, стараясь утихомирить наиболее рьяных. Однако, на этот раз им это удалось с трудом. Солдаты-англичане, что приехали с монахами в Мору, тоже смотрели с осуждением на других членов трибунала, а Томас, тот самый знакомый еще со Стокгольма, показал жестом доминиканцу, мол, правильно всё!
– Похоже вы взяли на себя роль защитника этой ведьмы? – прошипел отец Герман.
– А с чего, брат мой, вы взяли, что она ведьма? – отец Мартин перегнулся через стол и посмотрел на монаха. Францисканец по-прежнему не сводил глаз с Уллы. Хемминг лихорадочно пытался сообразить:
– Черт! Прости Господи! – вспомнил, что он в храме, - Это дурная Барбро кажется действительно оклеветала невестку… А этот доминиканец… ох, как не прост… и самого Лютера приплел, и Густава… может он сюда прибыл совсем с другой целью… доказать, что никаких ведьм нет и все это мои выдумки и тогда… - Хемминга пробила испарина от ощущения того, что он стоит на краю пропасти…
– Под пыткой все расскажет! – Зловеще произнес отец Герман. – Вопрос отравления путем колдовства и чародейства остается открытым.
– Не вижу для этого оснований! И вы не боитесь, святой отец, обвинения в defectus lenitatis ? – Отец Мартин даже приподнялся с места и вновь посмотрел на францисканца. Тот отвернулся, ничего не ответив. – Преподобный Хемминг, тело купца Нильссона не предано еще земле? – последовал вопрос.
Хемминг засуетился и что-то пробормотал невнятно.
– Узнайте, пожалуйста! – Доминиканец был настойчив. – Мы можем вскрыть могилу и, вызвав врача или аптекаря, осмотреть труп на предмет отравления. Каков бы не был состав яда, а я, поверьте, в этом разбираюсь не плохо, но следы его будут видны даже невооруженным глазом. Я думаю, что допрос на этом можно будет закончить. Завтра, после осмотра трупа, мы вынесем окончательный вердикт. Мое мнение – не виновна!
Все время этой бурной полемики, развернувшейся среди членов святого трибунала, Улла стояла не шелохнувшись. Сильно болели руки, стянутые крепкой веревкой за спиной. Однако, ее внимание привлек молодой человек, сидевший рядом с тем монахом, что столь пылко выступил на ее защиту. Его взгляд был так красноречив, что не смотря на весь трагизм ситуации в которой оказалась девушка, он взволновал ее. Она не знала кто он, по виду и по одежде монах, но внешность отнюдь не монашеская. Взгляд чистый, прямой, без малейшей лукавинки. Если б она не находилась сейчас в глубине шведского королевства, не стояла перед судом инквизиции, который ее собирался допрашивать и обвинять в какой-то нелепице, то она бы подумала, что этот юноша – русский.
В конец расстроенный Хемминг распорядился стражникам:
– Уведите ее!
Уллу подхватили под руки и вывели из церкви. В камере ей развязали руки и она, наконец, смогла их растереть. От сильно стянутых веревок остались глубокие синие борозды. Девушка опустилась на соломенную подстилку, служившую ей эти дни постелью, и с надеждой стала вспоминать и то, как защищал ее этот старый монах, и то, как глядел на нее его молодой спутник.
– Господи! Дай мне силы выдержать! – Взмолилась она. – Сохрани жизнь Бернта! Не дай его в обиду! Пресвятая Богородица спаси сына несчастной княгини Соломонии. Я же на твоей иконе клялась матери, что сберегу дитя ее.
– Отец Мартин! – Взмолился в свою очередь Гилберт.
– Подожди, сын мой! – Несколько раздраженно отозвался доминиканец, когда они вместе вышли из церкви. – Я все понимаю, тебе очень понравилась эта молодая женщина, тем более она тоже, как и ты, русская, и тем более, что она вдова. Я верю в любовь. Может ты ее и встретил! И с удовольствием бы пожелал тебе счастья с ней. Но пока нам предстоит гораздо важнее задача - довести ее дело до освобождения и полного оправдания. Ты прекрасно видишь, что эта парочка спелась, я имею в виду нашего попутчика и местного священника. Думаю, что вторую несчастную мне отстоять не удастся, хотя, я более, чем уверен, она просто больной человек с напиханной в ее бедную слабую умом голову неизвестно кем всякой дряни. Но я должен попытаться сделать и это!