Проклятие сублейтенанта Замфира
Шрифт:
— Вчера умирала моя лошадь, Бьянка, — терпеливо сказал он вголос. — Ты из револьвера её добил. Выстрелил в голову ниже левого уха. Повтори.
— Ниже левого уха… — Замфир больше не улыбался, брови его скорбно поползли вверх, и он, как никогда, стал похож на карандашный рисунок в ящике стола. — Маковей, ты слишком много крови из меня выкачал, я устал… Совсем нет сил.
— Какая кровь? Что ты несёшь?!
Сырбу понял, что от Замфира уже ничего не добьёшься. Оставалось надеяться, что в его памяти отложится выстрел в голову лошади, а у господина сельского жандарма не будет неотложных дел к господину сублейтенанту. Он встал и потряс его за плечо.
— Утром лежи тихо, если жить хочешь! — предупредил он.
— Утром я умру, — грустно пробормотал Замфир. — Во мне больше нет крови, я высох. Не надо было так жадничать.
Перед завтраком Маковей выпустил Виорику.
— Приготовь завтрак и сделай своему жениху жидкую кашку на молоке.
— А где мама? — удивилась она.
Каждое утро девушка просыпалась под стук плошек на кухне, а сейчас в доме стояла тишина. Виорика выглянула из-за отцовского плеча. Дверь в комнату Василе была открыта, но она увидела только его босую ногу, торчащую из-под одеяла. Маковей догадался, куда она смотрит, и за руку вывел её на кухню.
— Маму я отправил в Казаклию, по военным делам. Давай, дочка, шевелись! У твоего безмозглого женишка что-то в голове сотряслось, ему горячее питьё нужно. Да и я голоден.
Он шлёпнул её пониже спины. Как только Виорика загремела кастрюлями, Маковей вошёл в комнату Замфира. Осторожно, не тревожа сон, он освободил руки и ноги сублейтенанта. Тот спал, глаза под неполностью прикрытыми веками, двигались. То, что на что они сейчас смотрели, было не в нашем мире. Замфир не проснулся.
За окном скрипнула калитка. Во двор вальяжной походкой вошёл господин сельский жандарм. Маковей затряс Василе и сразу приложил палец к губам.
— Выгляни в окно. Только осторожно!
Замфир, резко выхваченный из глубокого сна, нелепо моргал глазами и не мог понять, что от него хочет Сырбу.
— В окно посмотри, — повторил тот. — Это наш жандарм. В Яссах бардак, видно не до стрельбы на мелкой платформе. Отправили местного разобраться. Я его сейчас отважу, а ты сиди тихо и не высовывайся, если не хочешь на виселицу. Понял?
Замфир испуганно кивнул. Робко выглядывая из-за края, он увидел, как из дома вышел Маковей с огромной корзиной, гружёной припасами. Из-под рушника торчали три бутылочных горлышка. Опираясь на швабру, он проковылял к жандарму. С несвойственной гибкостью, Маковей прогнулся в пояснице перед представителем власти и удостоился небрежного кивка. Они о чём-то говорили, при этом жандарм хмурился и шевелил соломенными усами, а Сырбу заискивающе улыбался. Корзина так и оставалась в его руках. Потом Маковей рукой показал на вход в конюшню, и жандарм направился туда. Маковей поспешно поставил корзину на крыльцо и поскакал за ним. Через несколько минут они вышли. Жандарм принял, наконец, корзину. Выражение его лица изменилось, он даже улыбнулся и разгладил пальцами усы, потом благосклонно дал Сырбу пожать его руку и удалился.
Сырбу вернулся к Замфиру и со вздохом опустился на стул.
— Ох, и дорого же ты мне обходишься, зятёк! — сказал он с укоризной. — Две тысячи леев господину жандарму отдал и полную корзину снеди, чтобы он исполнился ко мне доверия. Запомни это, Замфир! Твою шкуру спасаю! В общем так. Труп лошади я ему предъявил, щупать её он не стал. Так что теперь стрелял ты не чтобы тестя своего убить, а бедное животное от мук избавить. Живи спокойно и к свадьбе готовься. Справим всё в ближайшие три дня.
— Маковей, надо с родителями моими связаться, чтобы они на венчание приехали.
— Родителей чтишь, это я уважаю. Только как ты их вызовешь, не по штабному же телеграфу? Телефон у твоих стариков есть? Напиши мне его на бумажке. Я с Лазареску в Чадыр-Лунгу сегодня поеду, к доктору. Зайду на телеграф и позвоню им, порадую.
Замфир усомнился, что такая новость обрадует маман и папа, но всё же начертал на листке блокнота домашний номер.
— А может лучше я с Лазареску съезжу? Сам всё объясню.
— Куда тебе с таким сотрясением мозга по нашим колдобинам скакать? Дома сиди. И вообще-то, господин сублейтенант Замфир, от служебных обязанностей вас никто не освобождал. Вчера Амалия за вас учёт вела, а я в штаб отчёт телеграфировал. Будьте добры хоть сегодня своими служебными обязанностями не манкировать!
Игривый тон Маковея немного успокоил Замфира. Он значил, что серьёзной опасности нет.
— Сейчас Виорика тебя покормит и отдыхай, — добавил будущий тесть. — В полдень будет эшелон из Добруджи, следующий вечером, около восьми. И смотри у меня! — Маковей сунул под нос Замфиру мозолистый кулак. — Будешь ручонки распускать, обратно к кровати привяжу, до самой свадьбы.
Василе откинулся на подушку. При мысли, что сейчас стрелочник цыган Сырбу расскажет финансисту и профессору экономики Замфиру, что они вот-вот породнятся на него накатила тоска. Вряд ли родители будут рады такому мезальянсу. Всю ночь ему снились кошмары, и в первый раз он проснулся, не помня ни одного из своих видений. Только держался на языке привкус чего-то страшного и необратимого, что изменит его жизнь навсегда. Виорика по-прежнему влекла его, но тот факт, что в их чувства насильственно вторгся Маковей, всё изменил.
Та странная мечта о заброшенном доме, в котором давно никто не живёт, как будто его родители умерли, пропала. Он не желал смерти отцу и матери, упаси Господь! Он любил их со всей теплотой и искренностью. Дом ведь мог опустеть, потому что родные уехали за границу, и живут теперь в Лондоне или Провансе. Он думал об этом каждый раз, когда представлял себя и Виорику в пустом особняке на Хэрестрэу
Теперь всё. Не будет их весёлой возни с тряпками и чехлами, не давиться им смехом, брызгая крошками, на пыльной кухне, не стоять, затаив дыхание, перед огромной родительской кроватью, с наслаждением и мукой оттягивая момент, о котором мечтали по ночам. Ничего этого не будет.
Будет пошлая и пьяная сельская свадьба, толстый поп среди дутого золота икон, первая брачная ночь с храпящим за стеной Маковеем, бесстыдно вывешенная простыня с кровью молодой жены. Так, кажется, принято у цыган? Да как вообще можно после этого испытывать любовь и нежность друг к другу? Всё, что последует — унылая и обозлённая жизнь простолюдина на заброшенной станции. Бухарест не приемлет этого примитивного убожества и никогда не примет заражённых им молодых. Всё кончено!
“Сбежать бы… Вместе…” — подумал Замфир и отбросил эту мысль.