Проклятие сублейтенанта Замфира
Шрифт:
Виорика… Надо ж было её встретить. И прошлого не вернуть, и будущего не переиграть. Замфир, как молодой доктор Ливингстон: высадился на берег неисследованного континента и пока только готовится войти в загадочные джунгли. И пусть ему страшно, но разве страх может остановить отважного исследователя?
Потом с грустью подумалось: как много неисследованных континентов ещё вокруг, куда, фигурально выражаясь, не ступала ещё нога Замфира. А вдруг там хранятся несметные сокровища, а тут — только безводная пустыня? Он вспоминал Сабурова, его слова про кружевные панталончики на стройных ножках. Кружевным ли будет нижнее бельё Виорики в их первую ночь? И будет ли это ему важно?
От вынужденного безделья дурные мысли вьются, как навозные мухи над коровьей лепёшкой: то одна присядет, то другая. Лучше б он сейчас дрова колол или колоду тягал — голый по пояс, распаренный, под восхищённым взглядом невесты из-за занавески. Когда что-то делаешь руками, голова занята простыми движениями. Ей не до страхов отчаянно не желающего взрослеть Замфира.
К полудню в спальню с вежливым стуком заглянула Амалия — напомнить об эшелоне в Добруджу. Замфир с радостью, но осторожно, стараясь не колотить мозгом о череп, оделся и выбежал на привычное место. С планшетом в руке и официальным бланком он ждал эшелона на пригорке. В последнее время на юг поезда шли редко, больше обратно — с разбитой техникой, санитарные или товарные, на скорую руку переделанные под перевозку раненых. Василе не получал сводок, газет никто из Сырбу не читал. Намерение сходить к Лазареску за свежими новостями подзабылось за последними событиями. То, что дела у румынской армии плохи, он видел и сам.
Стоял декабрь, обычный гагаузский декабрь — ни снега толком, ни холодов. Вместо здорового мороза — мороси с изморозями, плеши полей с редкими снежными зачёсами, вороньё голодное, оттого крикливое. Тоска. Липкий ветерок, пронырливо влез за шиворот и Василе пожалел, что не накинул Маковеев тулуп. Он — зять, теперь можно. Время тянулось, Замфир уткнул красный нос в поднятый ворот кителя, пытался дышать себе за пазуху, но это не помогало. Когда он уже решился сбегать в сени, из-за поворота вывернул паровоз.
Локомотив тянул куцый состав из семи вагонов. В окнах торчали угрюмые широкие лица, не похожие ни на сербов, ни на румын. Значит, русские — он помнил, как сильно отличались неулыбчивые северные воины от южан. Поезд сбавил ход, Солдаты из окон провожали взглядами замёрзшего офицера с планшетом, а Замфир смотрел мимо. В конце состава синел вагон первого класса. Он приближался, Василе гадал: а что если там Сабуров? Ему вдруг до смерти захотелось, чтобы из задней двери свесился его друг Костел и протянул ему руку. Он был готов влезть в военный эшелон и отправиться на фронт с этим бесстрашным и везучим русским, лишь бы вырваться из медвежьих объятий Сырбу, но поезд проехал мимо, а он остался стоять на пригорке у крошечной железнодорожной платформы. Даже холод, казалось, отступил.
Погружённый в свои мысли, Замфир стоял, разглядывая носки своих сапог на жухлой, припорошенной снежной пудрой траве. Не слыша, не ёжась больше от ветра, как мертвец, потерявший волю. Что-то тяжёлое, тёплое, медвежье навалилось ему на плечи, и сразу девичий голос сдул испуг:
— Василикэ, ты задрогнешь. Почему тулуп не одел? Не хватало мне больного жениха.
Она вывернулась из-за его спины и обхватила руками за шею. Потянулась к губам, но замерла, внимательно глядя в глаза.
— Что случилось, любимый?
Замфир отвёл взгляд.
— Всё хорошо, Виорикуца, просто задумался…
— Нет-нет-нет! Посмотри мне в глаза! — Виорика тёплыми ладошками обхватила его щёки и притянула к себе. — Скажи мне правду! Нам ещё рано врать друг другу. Враньё — для стариков, как наши родители.
Замфир молчал, он заглянул в глаза невесты и испуганно вынырнул, уставился на туманный лес за её макушкой.
— Ты больше не хочешь быть со мной… Это из-за свадьбы?
Он замотал головой.
— Ты думаешь, что я тебе не ровня…
— Виорика, нет!
— Ты думаешь, что твои родители не примут нас?
— Виорика, боже, нет!
Он сам схватил её лицо ладонями и торопливо зашептал:
— Виорикуца, больше всего на свете я хочу сейчас взять тебя за руку и запрыгнуть в любой поезд. Увезти куда угодно: в Россию, Германию, Америку… Хоть в Африку. Куда-нибудь подальше, где нас никогда не найдёт твой отец. Понимаешь? Я хочу быть с тобой так сильно, что это желание вот-вот меня разорвёт, как гранату! С тобой! Не с ними…
— Мой отец — хороший человек, он желает нам счастья, — Виорика смотрела недоверчиво, исподлобья.
— Ты не знаешь его!
— Замолчи!
На крыльцо их дома вышла Амалия. Она смотрела на обнявшихся молодых, вытирая полотенцем натруженные руки. Виорика заметила мать и раздражённо махнула ей рукой. Женским особым чувством Амалия поняла, что сейчас лучше не мешать. Дочь, не смотря на юный возраст, иногда казалась мудрее её самой.
— Василе! — Виорика долго смотрела в его глаза, пока он наконец не сдался и не ответил ей прямым и жалким взглядом. — Не унижай меня сомнениями. Я не хочу, чтобы в церковь ты входил со скорбным видом жертвенного агнца. Я хочу, чтобы мой жених улыбался, и чтобы его “Да!” было громким и счастливым. Сделай мне такой подарок в самый лучший день моей жизни. Мы не знаем, что будет дальше. Может, тебя призовут на фронт и ты погибнешь от пули или вернёшься в орденах, или без ног. Может снаряд из болгарской пушки разнесёт наш домик со всеми нами. А может с нами ничего не случится, и мы будем жить долго и счастливо, или, может, ты меня разлюбишь и заведёшь себе любовницу… Я не хочу знать, что будет потом. Может никакого потом и не будет, и всё, что у нас есть — это сейчас. Я хочу быть счастливой сейчас. А ты?
Она потянулась к нему — тёплая, близкая, пахнущая молоком и вездесущей лавандой, которой переложены все вещи в доме Сырбу. Он коснулся её губ, впустил язычок и подумал, что другие континенты пусть живут спокойно, у него уже есть свой, покорный и готовый выложить перед ним все свои сокровища. Может быть и всей жизни не хватит, чтобы исследовать его полностью: от недр до вершин. Зачем думать о прочих, пускай ждут своих открывателей.
Глава 15
Замфир угадал. Сабуров ехал в этом поезде. Штабс-капитан не раз проезжал этот маршрут. Перед поворотом на Тараклию поезд взбирался на взгорок и сильно сбавлял ход. Была у Сабурова мысль спрыгнуть с поезда и в расположение доехать следующим, но он её отбросил. Подумал:
“Да что я ему — нянька, что ли?!”
Он накинул лётную куртку и вышел в тёмный тамбур, закурил. Прополз мимо домик Сырбу, нужник на отлёте, блеснула речка Лунгуца — из-за кустов на берегу и не видно её. Имя — как у смуглой молдавской красотки, а на вид — мутная, желтушная, стоялая. До неё — земля цвета ржаного хлеба в плесени, от неё — тоже. Прыгает по кочкам вороньё — горбушку ковыряет.
На привычном месте стоял Замфир и напряжённо вглядывался в окна проплывающих купе. Смотрел с такой тоской и надеждой, с разомкнутыми губами, умоляюще сморщенным лбом под форменным кепи, ни дать ни взять — маленький ребёнок от поезда отстал. Сабуров потянулся к ручке двери, но не тронул, вместо этого шагнул назад, в тень. Появилась голова друга Васи, он всмотрелся в темноту, но взгляды их так и не встретились, уплыл за край — остался в Казаклии, а поезд ушёл на фронт. Путь был всё короче: Румыния сжималась, как тлеющая бумажка. Как скоро обуглится и этот край?