Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы
Шрифт:
— Сгорел при пожаре. И, как понимаю, я умер героем.
— Неужели? — Заявление произвело на девушку впечатление.
— Я был добровольцем-пожарным. И как-то в одной из квартир возник пожар. Стоял жутко холодный январь. За две минуты можно было намертво вмерзнуть в лужу. В одной из квартир верхнего этажа остался ребенок, а ближе всех к лестнице стоял я.
Форрестер отпил из бокала, восхищаясь молочно-золотистым цветом.
— Я забыл взять кислородный пакет, — признался он. — Задохнулся от дыма. Или от совместного действия дыма и перегрева. Да и выпивка подсобила. Я возвращался с вечеринки. Хара сказал, что я дышал огнем: легкие были практически сожжены. Наверное, сгорело полностью и лицо. Сейчас я выгляжу несколько иначе, чем раньше. Худощавей, и почему-то помолодел немного. Да и цвет глаз не был таким ярко-голубым.
Она захихикала.
— Хара неудержим в редактуре. Но большинство людей и не возражают против улучшений.
Ужин, как и завтрак утром, подали через отверстие в стене. Эдне вышла из комнаты, пока стол сервировался.
Она отсутствовала несколько минут, а когда вернулась, лицо ее выражало удивление.
— Вот и все, — без объяснений сказала она. — Теперь за еду.
Форрестер практически не смог определить происхождения ни одного из поданных ему блюд, которые напоминали восточную кухню. Смесь жестких хрустящих водянистых каштанов и вязкое тягучее вещество разнообразили сочный салат и клейковину крахмала. Вкус пищи был своеобразный, но приятный. За ужином Форрестер рассказывал о себе: о жизни писателя-технаря, о детях, об обстоятельствах смерти.
— Ты, очевидно, стал одним из первых замороженных, — прокомментировала она. — 1969-й? Замораживание началось всего несколькими годами раньше.
— Первым в жилом квартале, — улыбаясь, согласился он. — Наверное, деньги заплатила пожарная компания. А грузовик реверса смерти, подарок местного миллионера, возжелавшего иметь его под рукой, появился незадолго до пожара. Но я не думал, что окажусь первым клиентом.
Он попробовал нечто, напоминавшее лук со сметаной, запеченный в тесте, потом сказал:
— Дороти осталась не в самой выгодной ситуации…
— Жена?
Форрестер кивнул.
— Интересно, можно ли что-нибудь разузнать о ней? Как она жила дальше. Что произошло с детьми. Она была молодой, когда я погиб… Так… Ей исполнилось тридцать три. Не знаю, имея умершего и замороженного мужа… вышла бы она вновь замуж… Надеюсь, что вышла. Я хотел сказать… — Он осекся в раздумье, что хотел пояснить.
— Кстати, — продолжил он, — у Хары есть архив. Она прожила еще пятьдесят лет. Умерла на девятом десятке от третьего обширного инфаркта. А за несколько лет до смерти ее разбил паралич. — Он покачал головой, пытаясь представить крохотную блондинку Дороти старой, прикованной к кровати старухой.
— Наелся? — спросила Эдне.
Он немного испуганно вернулся в комнату к Эдне.
— Ужин? Да. Изысканно вкусно. — Она что-то нажала, и стол исчез. Хозяйка поднялась.
— Пойдем. Ты выпьешь кофе. Я заказала его специально для тебя. Музыку включить?
Когда он вник в смысл ее слов и хотел сказать: «Не стоит», она уже включила какую-то музыкальную аппаратуру. Он остановился, прислушался, приготовившись ко всему, но с вожделенной мыслью надеялся на Бартона и musique concrete [1] . В итоге музыкой оказались скрипки, исполнявшие отвлеченного, интроспективного Чайковского.
1
Конкретная музыка (фр.).
Эдне прижалась к нему, источая тепло и пьянящий аромат.
— Тебе надо подобрать квартиру, — сказала она.
Форрестер обнял девушку.
— Наш кондоминиум заселен практически полностью, — задумчиво произнесла она. — Но можно подыскать что-нибудь достойное. Есть пожелания?
— Зная ничтожно мало, трудно ориентироваться.
Девушка произнесла:
— Как приятно. — И тем же тоном, чуть погодя. — Считаю должным предупредить. Я личность естественного течения. Сегодня минус четыре дня М, и я мечтаю только о том, чтобы меня обняли. — Она зевнула и приложила ладонь ко рту. — О, прости.
Она отметила выражение его лица.
— Ты не возражаешь? — садясь, спросила она. — Впрочем, я могу принять таблетку. Чарлз, что с цветом твоего лица?
— Ничего, все в порядке.
Извиняющимся тоном она сказала:
— Прости. Но я действительно очень мало знаю об обычаях камикадзе. Если это ритуальное табу… то тогда прости.
— Это не табу. Недопонимание, не более. — Он взял стакан и протянул его Эдне.
— Добавка существует в доме?
— Дорогой Чарлз, — потягиваясь, сказала она. — Этой дозы достаточно. У меня есть идея.
— Выкладывай.
— Я лично подберу тебе квартиру! — воскликнула она. — Оставайся здесь. Заказывай все, что душе угодно. — Она прикоснулась к невидимой кнопке и добавила: — Если ты не знаешь как, то спроси детей. Они остаются с тобой, чтобы поддержать компанию.
Фреска, занимавшая всю стену, раздвинулась и образовала огромный дверной проем. Форрестеру открылась ярко освещенная, веселая детская, в которой двое малышей гонялись друг за другом вокруг лабиринта-горки.
— Мы поужинали, Мим, — закричал один из них, затем, увидев Форрестера, толкнул второго локтем. Оба молча и оценивающе смотрели на незнакомца.
— Милый Чарлз, надеюсь, ты не возражаешь? — спросила Эдне. — Это одно из проявлений особенности личности естественного течения.
Малышей было двое; мальчик и девочка; по прикидке Форрестера — семи и пяти лет. Они приняли его появление в доме без вопросов.
Хотя, грустно улыбнулся Форрестер, вопросов-то оказалось предостаточно.
— Чарлз! Действительно ли раньше люди ужасно смердели?
— Чарлз! Ты ездил на автомобилях?
— Когда маленькие дети работали в угольных шахтах, то елили они хоть что-нибудь, Чарлз?
— А с чем они играли,Чарлз? С неговорящимикуклами?
Он пытался подробно отвечать.
— В мои дни с детским наемным трудом уже было покончено или почти покончено. А куклы разговаривали. Но не очень разумно.