Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери!
Шрифт:
Он так и сидел на полу подле меня. Наверное, подскочи, дернись я к двери, успела бы выбежать… Всерьез размышляла об этом с минуту. Потому что Тьма Тьмой, но хотелось бы, чтобы и на меня тоже ничего не залезло. И никого.
– Не беспокойся. Я с тобой уже неоднократно спал в одной постели, – «успокоил» рабовладелец. – Переживу как-нибудь.
И с чего взял, что я о нем беспокоилась? Мне бы самой это дело как-то пережить.
Дергаясь от внутреннего напряжения – ну нет у меня опыта ночевок с малознакомыми мужчинами! Во всяком случае, сознательных! –
Интересно, на меня он тоже какой-нибудь «вензелек» нанесет после свадьбы? Чтобы подтвердить право собственности?
– Ох! – воздух выбило из груди, когда сзади ко мне прижалась стопка бронированных кирпичей, на поверку оказавшихся той самой проклятой (ладно, проклинательской) грудью. Голой, горячей и невообразимо твердой. И тоже залезшей под единственное одеяло.
Он провел шершавым пальцем по затылку, вычерчивая заковыристый узор. Отмечая меня невидимым вензельком. Отчего повылезавшие мурашки попадали в обморок и мертвым грузом сконцентрировались в районе лопаток. Сдул волосы с плеча и тихо велел: «Спи».
Спасибо, мой господин, за четкое руководство! Я сейчас… Только мурашки веником смету и сразу баиньки.
– Эйвелин?..
– Сплю! – прикусила зубами одеяло, чтобы не взвыть от тотальной невыносимости проклятого бытия.
Ладно, если обратиться к фактам, все не так кошмарно. Мы оба измотаны темным ядом, и наше соседство вынужденное. Так безопаснее, надежнее и вообще. Пока я рядом с мастером проклятий, никакая Тьма в меня забраться не посмеет… Наверное.
Осталось еще не думать о раскаленных кирпичах позади, чтобы хотя бы сны (Варх с ними, с мыслями) получились пристойными.
– Не бойся меня, Эйвелин, – прошептал он в шею и прикоснулся теплыми губами к коже.
Оставил на ней несколько коротких поцелуев, какими, пожалуй, могли бы желать друг другу «спокойной ночи» давно женатые супруги. Уютный жест, не намекающий на что-то большее и запретное. Но я все равно нервно дернулась.
Пора бы привыкнуть, что он меня все время хватает, трогает, гладит… Но не получалось. Этот мужчина, греющий собой мои лопатки, был чужим. Незнакомым, принадлежащим другому миру. Я совсем его не знала, а он и не пытался мне себя раскрыть, оставляя кучу издевательских загадок на каждом шагу.
– Вы тогда сказали, что бояться вас – весьма разумно с моей стороны, – пробормотала, ерзая на непривычных простынях и упорно натыкаясь на Рэдхэйвена всеми частями тела. Словно он собой вообще все пространство спальни занял, кроме отведенного мне полуметра.
– Сказать это было очень неразумно с моей, – выдохнул, опуская руку поверх одеяла. – Не бойся. Спи.
***
…Я брела по заснеженной пустыне, медленно переставляя ноги. Уставшая, замерзшая. Заплетаясь босыми пятками в припорошенной снегом листве и вздыбившихся корнях.
В темноте пустого леса, напитанного запахом одиночества, было трудно разглядеть хоть какой-то ориентир. Я споткнулась, упала на колени. Больно!
Оперлась руками о заиндевелую траву. Чутье велело поторопиться, пока я не окоченела совсем, и я попозла – дальше и дальше. Переставляя дрожащие руки и ноги, словно дикая вирра.
И вдруг я стала ей. Грациозной саблезубой кошкой, вальяжно крадущейся по снежным холмам. Я видела свои лапы, покрытые черной блестящей шерстью, с острыми закругленными коготками.
От быстрого бега стало теплее, но внутри разверзалась гнетущая пустота. Было голодно и тоскливо. Хотелось спрятаться от ветра, пронизывающего тело длинными ледяными иглами.
Вирра – та, что я, – втянула носом воздух. Странное возбуждение хлынуло в тело: я что-то учуяла! Шевеля ноздрями, я забралась в небольшую пещеру, прикрытую серым валуном. Просочилась через щель, ведомая чутким нюхом.
Темнота. Ни гхаррова копыта не видать! Даже кошачье зрение не помогало.
Я медленно поползла на запах – манящий, уютный, сладкий. Жу-у-утко аппетитный. И, наконец, уткнулась в нечто теплое. Потерлась о бархатистую поверхность щекой, улеглась поверх. Нечто было большим и уютным, как подушка, созданная специально для моей головы.
Поводила носом по манящей добыче в невыносимом предвкушении. До чего же прекрасный аромат! В нем смешалось все, что было так любимо: тепло гладких камешков, раскаленных на анжарском солнце, и соль морского бриза, и терпкость старой древесины, и горчинка цитрусовой цедры, и тонкий флер мужского пота… Я жадно вдыхала, наполняя легкие до отказа, упиваясь невероятным ароматом. Ммм!
Нет! Не могла больше сдерживаться. Моя добыча! Ррр… Моя…
Жмурясь от удовольствия, я робко, неуверенно провела шершавым языком по теплой поверхности, и та отозвалась волной мелких бугорков, став еще приятнее наощупь. Лизнула снова, уже смелее. Вкусно! Солоно и терпко.
Сердце зашлось от восторга, опьяненное ощущениями. Я решилась куснуть: оно обязано быть съедобным! Аккуратно сжала мягкое, теплое нечто зубами и потянула образовавшуюся складку на себя, пытаясь оторвать от прощупывающейся кости кусок. Мое! Мое…
– Ох! – сдавленный стон разбудил меня сразу и насовсем.
– Вархмменярраздери… – промычала сквозь стиснутые зубы.
– И м-меня… – Рэдхэйвен сглотнул, ошалело глядя на свои мокрые ребра. На которых все еще щекой лежала я, сжимавшая зубами натянутую кожу. Весьма влажную моими усилиями. – Вот ведь дикарка.
От смущения даже выпустить «добычу» изо рта не решилась. Так и застыла, озадаченно глядя в откровенно веселящееся лицо. Превосходно. Я пыталась сожрать собственного рабовладельца. Огхарреть можно.
Даннтиэль плотно сжимал губы, но те все равно подрагивали. Черные глаза искрились сдерживаемым смехом. Но где-то в самой их глубине, на дне черных зрачков, мне виделось напряжение. Да и наполовину обнаженное тело хитанца, натянутое струной, внушало опасение.
– Эйвелин…
Ох, нет! Хоть сейчас зубки скалила я, хищником из нас двоих был он. Коварным, сильным… и очень голодным.