Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери!
Шрифт:
Даннтиэль задвинул ящик комода и невидящим взглядом уперся в медную ручку. Вспомнил, как договаривался со стариком Ламбертом, требуя себе невинную девицу в невозможной сорочке.
Отец Эйвелин не сдерживался в выражениях, но Данн стойко перенес тираду отчаявшегося мужчины. Только кулаки опасно сжимал в карманах мундира, выслушивая ворох сплетен, почерпнутых Ламбертом из газет.
«Вы не выглядите хорошим человеком, сир. О вас пишут всякое… И что обязанности королевского мастера
«Пока единственная ваша проблема – я и наш уговор, мистер Ламберт…»
«У меня всего одна дочь. Представьте себе, меня заботит ее счастье. И я очень сомневаюсь, что вас оно будет волновать так же сильно, как меня!»
«Все, что касается мисс Ламберт, – теперь мои заботы».
«Последнее, чего желает моя Эйви – это вернуться в Хитану. В столицу, убившую так много надежд, высосавшую жизнь из ее матери…»
«Ей нет необходимости перебираться в Хитану. Мы можем разместиться в фамильном имении Рэдхэйвенов. Это весьма живописное, уединенное место в землях, омываемых северным Эшерским морем. Я там вырос…»
Он действительно вырос там. Отца давно не стало, и у Данна отпала необходимость навещать те земли. Было время, когда они бродили со стариком Рэдхэйвеном вдоль побережья, пиная округлые белые камни и рассуждая о всякой философской чепухе. После его смерти роль наставника взял на себя Мюблиум.
Что до матушки… Она жила в другом месте, которое навещать у Данна не было ни малейшего желания. Как и отчитываться перед ней о своих решениях. После всего, что она натворила, мнение матери было последним, которое бы его заинтересовало.
Ее недавняя выходка, после которой Даннтиэль поклялся себе прекратить с ней всякое общение, до сих пор вызывала в нем желчные приступы раздражения. А следом за ними – острое желание пойти в душ, взять самую жесткую мочалку и поскорее содрать с себя незавидное родство.
Данн снова медленно потянул за ручку и заглянул в ящик, разыскивая там ответы. Но нашел только ветхую книгу и острый кинжал. Наука и магия, жизнь и смерть, запертые в старом, никому не нужном профессорском комоде.
Сам не смог бы объяснить, почему в последний момент вместо артефакта взял дочь старика Ламберта. Самоуверенно, нагло, бессовестно, не спросив мнения зеленоглазой девицы… Которая в выражениях уж точно не постеснялась бы, отправив его прогуляться в известном линялом направлении.
Просто взял и все. Так вышло. Так было надо.
Все его существо просило вархову занозу. В том не было логики. Была лишь острая необходимость.
Темная сторона одержала верх на какое-то мгновение, и он поступил так… как поступали те, от кого он упрямо, без устали бежал. Взял то, что захотел. Присвоил, не думая о последствиях. По праву силы, без оглядки на чужие желания.
Что было в ней такого, что он не нашел бы в сотне других девиц в Хитане? Невинность? Едва ли этот момент его когда-то интересовал. Он не соврал Эйвелин: от непорочности слишком много проблем.
Но сейчас, вспоминая точеный силуэт заразы, волокущей объемную сумку с книгами, крекерами и кусачей нечистью, он понимал, что в самом деле готов попробовать. Готов усложнить свою жизнь. С ней.
Может, дело было в растерянных зеленых глазах, которыми она единственный раз глянула на него? Лежа на траве, полностью доверив свою жизнь неприятному незнакомцу из парка? Такая непривычно покорная, но в то же время готовая бороться до конца.
Или в том, как отважно она отбивалась от чужака всю неделю, будучи и без сознания, и без сил. Дикая вирра! Сколько крови осталось под ее ногтями…
Да он столько на последнем королевском турнире не пролил! Впрочем, там его едва оцарапали, но зато – зачарованной булавой, а это удовольствие сомнительное. Данн уже и не помнил, зачем туда пошел… То ли самолюбие потешить, то ли самому себе что-то доказать. То ли просто окончательно спятил от скуки.
А может, дело в том, как чудесно она пахла, когда сладковато-горькая тьма отступала? Невинностью, чистотой, прозрачностью льда, лучами зимнего, нежаркого солнца…
Эй-ве-лин.
С тех пор, как узнал имя, оно постоянно крутилось в голове.
Со стороны его поступок казался варварством. Но с собой примириться оказалось нетрудно. И маленькой колючке-теоретику придется свыкнуться с неизменным фактом, что теперь она принадлежит ему. Полностью. Вся до нежных белокожих пяточек.
Было в этой мысли что-то столь волнующее и приятное, что Данн на минуту закрыл глаза. Мог бы и не закрывать: в них все равно потемнело. Отшатнулся от приоткрытого ящика, согнулся, словно получив удар под дых. Оперся на подлокотник кресла и медленно выдохнул.
Он не имел привычки себя обманывать. Он хотел ее. Всю, целиком, без остатка. «В самых разнообразных смыслах», а не только в том, от которого у девиц щеки приобретают стойкий томатный оттенок.
Глава 27
Глава 27
Эйвелин
***
Я всегда знала: как день начнется, так он да самой ночи и будет чубурахаться. Поэтому старалась никогда не отступать от привычных ритуалов – скучных, но вселяющих ощущение стабильности. Не нарушать зароки, данные самой себе. Следовать правилам и не выбиваться из потока.