Проклятые дни. Зарисовки с натуры
Шрифт:
Олег плохо знал эту окраину Москвы. Уже пошли недоразворованные промзоны. Какие-то территории, огороженные трехметровыми заборами с колючей проволокой поверху.
Вдруг показался кусочек зеленой природы, сжатый с двух сторон забором и каким-то трубопроводом. Олег заехал, пробираясь сначала по тротуару, с которого вскоре свернул на тропинку, а потом и вовсе пополз между деревьями, выбирая место поглуше. Остановившись на небольшой полянку, он выкопал могилу и уложил в неё завёрнутое всё в тот же плед тело девушки. Тщательно засыпал и утрамбовал яму. Постоял, опершись на лопату. Жизнь поворачивалась совсем неожиданной стороной.
Полистал телефон усопшей. Удивило обилие телефонов с началом имени «папа». Там были и «папа шофёр», и «папа офис» и даже «папа Лондон». Напрямую общаться с родителями погибшей не хотелось. Ещё с армии был такой негативный опыт. Крайне гнетущее переживание.
Именно помощнику звонить был смысл именно тем, что беседа сразу минует этап соплей-слюней и будет проходить в конструктивном ключе.
Практически моментально трубка отозвалась:
– Да, Оксана Николаевна! Здравствуйте!
– Это не Оксана, – глухо начал разговор Олег.
– Кто Вы? Откуда у Вас этот телефон? Где Оксана?
– Это случайный прохожий. Есть возможность записать наш разговор? Информация для вас крайне важная.
Спустя короткую паузу прозвучало:
– Разговор записывается.
– Отлично. Прошу передать следующее: Оксана Николаевна умерла. Была атакована одним из пораженных бешенством, получила ранения несовместимые с жизнью, сама превратилась в такую же хм… заболевшую, после чего была нейтрализована милицейским патрулем. Тело временно захоронено…
Сообщив необходимую информацию, Олег замолчал. С той стороны тоже молчали. Пауза затягивалась…
– А как же…
– Вот так. Есть желание – эксгумируйте. А лучше – не тратьте на это время. Сейчас по крайней мере. Эвакуируйтесь. На этом всё. Прощайте!
– Послушайте, может быть, вы подъедете к нам, или просто встретитесь с нашим человеком? Мы гарантируем вознаграждение за любую информацию об Оксане Николаевне…
– Всю информацию я уже передал. От вас мне ничего не нужно. И телефон этот оставлю рядом с могилой, заверну во что-нибудь. А там – хотите – звоните, хотите – нет. Прощайте. – Олег утопил кнопку сброса. Поднял из-под ног грязный и мятый пакет из-под вина, разорвал пошире горловину и запихнул в его относительно чистое нутро блестящий «Верту». Подумал и добавил туда же свернутый лист «Протокола осмотра», устроил пакет рядом с могилой и с чувством выполненного долга пошел к машине.
Вернувшись в более населенные районы города, Олег удивился произошедшим за это короткое время переменам. Зараженных на улицах становилось всё больше, а вот обычных людей значительно меньше. По улицам, не соблюдая никаких правил, проносились машины. Вечерело. Олег не спеша вёл машину, высматривая магазины с хорошим подъездом. Обострившееся чувство подступившего капеца уже не нашептывало, а орало в ухо дурным голосом бывшего комбата, о том, что пока деньги что-то стоят, самое оно запастись действительно нужными вещами. Жратвой – живот уже давно требовал положенного, и оружием. Даже нет, пожалуй, наоборот – оружием и жратвой. И горючим. И одеждой. И морду вареньем намазать. Олег невесело усмехнулся своим мыслям.
21 марта, среда, середина дня,
Москва, «нехорошая» квартира.
В «Нехорошей» квартире было совсем нехорошо. «Нехорошей» её прозвали соседи за извечные крики, ругань и прочие звуки, несовместимые с понятием «нормальная жизнь». Тишину хозяева соблюдали, только когда варили своё зелье. На весь подъезд тогда воняло ацетоном и прочей химией. Признак был верный.
Один из жильцов, Николай Михалыч, донельзя замученный неприятным соседством, много раз жаловался ближайший райотдел милиции. Его выслушивали, что-то записывали, обещали разобраться. На этом всё и затихало. Нет, пару раз приезжали. Но наркотики были уже в организмах жильцов нехорошей квартиры и их приятелей. Изымать было нечего, а стало быть, и возбуждать уголовное дело не на чем. Кого-то из нариков для профилактики забирали, но быстро отпускали, и всё возвращалось на круги своя.
Всё изменилось, когда появился новый участковый. Молодой старший лейтенант был выходцем из военной среды. Одним из тех многих осколков некогда Великой и Могучей Армии, ныне приведенной правителями земли русской к совершенно непотребному состоянию…
Старший лейтенант взялся за наведение порядка энергично. Однако всё действительно оказалось не так просто, как представлялось обывателям. Нариков надо было брать «на весе», – по образному определению участкового, что требовало четкой координации по времени. То есть наведоваться в «нехорошую» квартиру тогда, когда зелье уже сварено, но пока страждущие еще не успели «вмазаться», «ширнуться», «дать по вене» – не успели принять наркотик. Как научил участковый, звонить ему нужно сразу, как по подъезду пойдет запах ацетона – поскольку он является необходимым ингредиентом при варке наркотика. Квартиры же наркоманов – не промышленное химпроизводство, и принудительной вытяжной вентиляции не имеется. Стало быть, ацетоном несет на весь подъезд… Так что при появлении запаха нужно сразу звонить, тогда и получится, что зелье наркоманы успеют приготовить аккурат к приезду опергруппы.
Похоже, момент был самый тот.
Однако во-первых, участковый отозвался только по мобильному, который он предусмотрительно оставил жильцам, в том числе и Николаю Михайловичу. А во-вторых, сказал, что у них жутчайшая запарка – в городе чуть ли не какие-то беспорядки, и сам приехать никак не сможет. Однако добавил, что пришлет «конкурентов» из Наркоконтроля, хотя, конечно, и «жаль отдавать верную палку», но чего мол, не сделаешь – для хороших-то людей.
Наркополицейские приехали действительно быстро, на невзрачном жигуленке совершенно неприметного, даже затрапезного вида, но почему-то только вдвоем. Один был в гражданской одежде, в легкой куртке и каким-то цепким взглядом. Второй – почти на голову повыше, в черной форме с множеством карманов и нашивками со всех сторон и с черным же бронежилетом поверх неё. Переговорив с Николаем Михайловичем и понюхав подъездные ароматы, они отметили, что приехали вовремя и сейчас будут заходить в квартиру, а он, мол, пусть с кем-нибудь из соседей поднимутся через несколько минут – понятыми будут при осмотре и изъятии.
Однако что-то пошло не так. Кто-то крикнул не то от боли, не то от испуга, потом раздались выстрелы. Три раза бахнуло, потом всё стихло. Николай Михалыч от греха решил пока постоять за своей закрытой входной дверью. То же он посоветовал и Ильиничне – жившей по соседству женщине, согласившейся помочь с оформлением документов по «этим наркоманам проклятущим». Спустя некоторое время раздалось ещё два выстрела. Старик притаился за дверью, ожидая развития событий. В глазок Михалычу было видно, как странной неживой походкой мимо его двери прошли трое, типично наркоманского вида. А вот давешних наркополицейских что-то не было. Причем прошедшие были явно под кайфом и, похоже, в крови. В чужой крови. Николай Михалыч стал судорожно набирать телефон участкового. Но тот не отвечал ни по городскому, ни по сотовому…
А случилась в «нехорошей» квартире пакостная история.
От передоза загнулся Сухарь – донельзя худой неопрятный мужичек неопределенного возраста с желтой, будто высушенной кожей. Он пришел уже в кондиции, но заявил, что вставило жидко и он за такую подляну может и башку оторвать. Эта фраза вспомнилась наркоманам чуть позже, огненной звездой проскользнув в разрушающемся мозгу, но было поздно… А тогда по доброте душевной, но в долг, разумеется, а не на халяву – под запись на обоях в приметном месте, Сухарю была выдана заначенная полноценная доза, которую он и пустил по вене за раз, посидел маленько на полу, упершись спиной в стену, прислушиваясь к внутренним ощущениям, а потом, словив приход, плавно соскользнул набок, уходя в нирвану… Хозяева – Димон (кликуха прилипла к нарку потому, что он под кайфом не помнил ничего, кроме собственного имени, и откликался только на него), и Песя (столь неблагозвучно погоняло объяснялось просто и не несло негативного смысла – фамилия у доходяги была Песников, и было всего лишь сокращением) собрались сварганить варева, всё необходимое у них для этого уже было запасено. Однако уговорились купить еды – под клевым кайфом не сходишь, да и вообще – не до того в нирване! Поэтому Песя пошел за хавкой15, а Димон, как более опытный, стал готовиться к таинству варки. Вернулся Песя. Рубанули «для сил». Сухарь так и валялся в углу, постигая тайны нирваны. Когда наркотик был уже сварен, и оба нарка занимались фильтрацией остывающей жидкости, на входе в кухню показался Сухарь. Вел себя он странно. Однако Димон с Песей, и не такое видевшие в своей наркоманской жизни, поначалу и не испугались. Вдруг Сухарь протянул обе руки, схватил Димона за майку-алкоголичку, резким движением притянул к себе и впился зубами в димоново плечо, аккурат в татуировку листа марихуаны. Заорали оба. И оба же стали отталкивать от себя сбрендившего Сухаря. На что тот, впрочем, не обратил ни малейшего внимания. Руки скользили по лицу, уже обильно смазанному кровью. Чуть оттолкнуть его получилось только тогда, когда Сухарю удалось выхватить из руки Димона кусок мяса и он стал запихивать его в рот, практически не жуя, напрягаясь и делая судорожные глотательные движения. Песя встретился с ним взглядом. Ничего не то что разумного, а и просто человеческого во взгляде не было. Крышняк походу у Сухаря сорвало навсегда.