Проклятые дни. Зарисовки с натуры
Шрифт:
Прораба немедленно вывернуло. Стоявший на колене боец брезгливо скосил глаз, посмотрев, не попало ли на него. Автомат при этом он так же продолжал держать направленным в сторону зараженных.
– Убедился? – спросил майор, глядя на бледного прораба.
– Да-а-а… – протянул тот в ответ, всё ещё не веря в происходящее.
Один из подошедших с прорабом рабочих тоже полюбопытствовал происходящим за дверью. Он, видно, позавтракал поплотнее прораба, поэтому содержимое его желудка заняло большую площадь.
– Выход из подвала только этот? Других нет?
– Нет, здесь только.
– Это хорошо. Закрывайте и прижмите чем-нибудь. Заваривать будем, – и, обращаясь к прорабу, добавил, – сварочный аппарат обеспечьте!
Тот закивал
– Прямо так и заварить?
– Прямо так!
– Так живые же люди! – прокатилось по собравшейся толпе, – Нельзя же так! Медиков нужно!
– Медики есть? – майор обвел толпу взглядом, стояло молчание, – Желающие присоединиться к изолируемым есть?
Опять молчание. Толпа непроизвольно отступила на шаг назад.
– Раз желающих нет, заваривай!
Гул трансформатора смешался с шипением электрода. По стене запрыгали отсветы сварочной дуги.
– Назначаетесь ответственным за невскрытие помещения. Как Ваша фамилия? Документы, пожалуйста! – деловито поинтересовался майор у прораба, доставая большой блокнот.
Видя, что дело приобретает официальный оборот, рабочие стали расходиться.
– Если увидите людей с ранами, повреждениями, если они сами на эти раны вообще внимания не обращают, двигаются ломаной походкой, не отвечают на вопросы, – это зараженные. Их не вылечить, поэтому самое правильное – добить. А это можно только повреждением мозга. Организуйте оборону здесь по периметру. Забор у вас высокий. А еще лучше – распускайте людей и мотайте из города. Такой мой вам совет, – сказал майор, забираясь в свою машину, – И дверь от доброхотов сердобольных прижмите чем-нибудь!
Часть людей вняло совету немедля. Подобрав подходящие по размеру куски арматуры, они направились к выезду со стройки.
За их спиной, деловито тарахтя дизелем, небольшой скрепер тащил в ковше к заваренной двери обломанную негодную бетонную плиту…
21 марта, среда, ранний вечер.
Москва, железнодорожная платформа на въезде в город.
Александр вышел из вагона пригородной электрички. Поезд до Москвы полз уж совсем неприлично долго. Останавливался, подолгу стоял на перегонах. А теперь вот и вовсе: «Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны!» Хорошо хоть, добрались до крайней станции метро. Попутчиков у Александра было мало. Народ, перепуганный зловещими слухами, в Москву не спешил. Напротив, все стремились выскочить из мегаполиса.
Довольно легко проскочив мимо милиционеров, толпящихся по обе стороны от турникетов на станции метро, Александр спустился на платформу и вошел в вагон подошедшего состава. Уже находящиеся в вагоне пассажиры настороженно оглядели вновь вошедшего, но, не заметив за ним никаких странностей, снова занялись своими делами. Никто не спал. Кто-то настороженно переглядывался. Ехать было далеко – почти полностью ветку – из конца в конец. Благо без пересадок. Александр собрался с мыслями. И чего его понесло в эту самую, пораженную неизвестной болезнью, Москву? Хотя, в принципе, он лукавил. Ему было совершенно ясно, почему. Всему виной было отчасти врожденное, а отчасти привитое в военном училище чувство долга. Как давно это было… Еще в приснопамятные времена могучего СССР с его несокрушимой идеологией. Потом как-то внезапно всё рухнуло. Локальные межнациональные конфликты, на которые свежеиспеченный лейтенант Ильчев попал сразу после выпуска – киргизы там схватились с узбеками по поводу распределения воды из арыка или турки-месхетинцы вспомнили какие-то старые обиды, переросли в полноценные войны с применением танков и авиации. И вот уже капитан Ильчев лежит под минометным обстрелом в пологой седловине недалеко от Шали и материт артнаводчика, который никак не скорректирует огонь наших гаубиц, в то время как бойцы Ильчева, сцепив зубы, отбивают поддерживаемую огнем минометов и крупнокалиберных пулеметов атаку ичкерийцев… Александр тряхнул головой.
Поехать в Москву его попросили супруги Кремовы – оба работали врачами в маленьком поселке, или, как его гордо называли местные – «поселке городского типа» на окраине Московской области. С ними свела судьба в госпитале, где Александр лечил пулевое ранение предплечья… Кремов же был хирургом, а его жена – операционной сестрой. Установившиеся дружеские отношения продолжились и далее. Спустя порядочное время Кремовы, перебравшиеся к тому времени в дальнее Подмосковье, узнав, что бесквартирный отставник подполковник Ильчев ищет место для своего дальнейшего жизнепровождения, зазвали к себе и восторженно расписывали окружающую природу и целебный сосновый воздух. Место Александру понравилось и он купил здесь небольшую «однушку», вложив в неё и зубами вырванный из Министерства обороны жилищный сертификат, и поднакопленные «боевые».
Работы, правда, в этом благословенном городке не было, на выслуженную пенсию особо не пошикуешь, поэтому приходилось мотаться в Москву. Но – повезло с работой. Должность называлась громко – «заместитель генерального директора ООО по общим вопросам». На визитке это смотрелось солидно. А на деле было – обо всём и ни о чём. «Завхоз по вопросам без вопросов» – как шутя представлялся друзьям сам Александр.
Кремовы и выдернули его нежданно-негаданно из благостности отпуска, сообщив о страшной беде. Какой-то их ещё институтский товарищ, погрязший в дебрях биологии («Ага, – потерянный для общества человек», – понимающе-сочувственно кивал по ходу разговора Александр), практически за трудодни, как в сталинских колхозах, работавший в Оболенском институте микробиологии, сообщил о звонке известного вирусолога профессора Дегтярёва, поведавшего об открытом им супервирусе – «шестерке», буквально поднимающем мертвых в новую форму «некрожизни». И об аварии, в результате которой этот вирус вырвался на свободу. И о предстоящем Апокалипсисе. «Пойдут мертвые и будут уничтожать живых»… Было о чём задуматься. Самый независимый СМИ – интернет – отчасти подтверждал факт Катастрофы. На первые места в рейтингах вылезали сообщения о неадекватных людях, сумасшедших, бросающихся на других людей, и час от часу таких сообщений становилось всё больше.
Кремовы умоляли Александра спасти их единственную дочь – не по годам самостоятельную Ольгу. Та была действительно «отличница-спортсменка-комсомолка». То бишь закончив с золотой медалью школу, с красным дипломом – престижный экономический институт, работала в аудиторской фирме, с лёгкостью перешагивая со ступени на ступень по карьерной лестнице. Жила она в съемной квартире ближе к окраине, но недалеко от станции метро. Впрочем, по Златоглавой она предпочитала передвигаться не подземкой, а на небольшом юрком опельке, купленном по уже практически полностью выплаченному кредиту. Запуганная по телефону родителями до смерти, она побожилась страшными клятвами никуда из квартиры не выходить и никому не открывать, ждать Александра и только вдвоем с ним выбираться из города.
Александр вспомнил не единожды виденные колонны беженцев из городов и местностей, где начинались беспорядки, те картины, во что превращались дороги и что на них творилось, и решил в Москву добираться общественным транспортом и налегке. Перед выездом достал из хитрого тайника небольшой пистолет – немецкий Вальтер-ППК10, повертел в руках да и отложил в сторону. Красивая игрушка. Его бойцы подрезали этот пистолетик либо где-то на зачистках, либо шмоная трупы убитых боевиков и затихарили. Когда же Александр, сменившись, уезжал из Чечни, собрались все вместе и подарили «от лица трудового коллектива». Как его потом вез сам Александр, это отдельная песня. Сейчас же он решил с собой пистолет не брать. В условиях непоняток и всеобщей нервозности найди у него этот ствол те же менты – обидеть могли бы совершенно не по-детски.