Проклятые вечностью
Шрифт:
Шли преимущественно в молчании, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, но в минуты, когда тишина становилась невыносимой, они решались на короткий, ничего не значивший разговор. Пока вампир не озвучил мысли, терзавшие не только его разум.
– Итак, Гэбриэл, удовлетвори мое любопытство!
– Что еще?
– Какие темные делишки связывали тебя с Люцифером, что ты не побоялся запятнать свои крылышки? Я слышал слова серафима…
– Не принимай всерьез речи Адониэля, он не понимает половины того, о чем говорит.
– И все же, нет дыма без огня!
– Адониэль считает меня клятвопреступником, стоявшим на грани мятежа во время
– А это было не так? – ехидно заметил граф, сверкнув глазами.
– Нет, не так, – с выдохом сказал охотник. – До последнего я пытался урегулировать этот конфликт, примирить Отца и Брата.
– Нет ничего страшнее, чем оказаться между двух огней, – произнесла Селин, положив руку ему на плечо.
– Да, – кивнул он. – Я любил брата, до мятежа бывшего примером для каждого из нас; любил Отца, подарившего нам жизнь; любил небеса и землю. До последнего я верил в возможность спасения, а когда надежда умерла, встал на сторону Создателя. Клятвопреступник? Возможно. За свою жизнь мы даем столько клятв: защищать небеса, защищать власть Господа не земле, защищать слабых и невинных, почитать отца и старшего брата, не поддаваться тщеславию и страстям, возлюбить ближних своих, подставить при ударе другую щеку. Я дал столько клятв, но как их все исполнить? Какой путь избрать, если Брат восстает против Отца? Что делать, если люди отступаются от веры? Как поступить, если земля восстает против небес? Слишком много обязательств – как ни старайся, а какое-то обещание обязательно нарушишь. Это был мой грех, мой рок! Природа ангела – слепое подчинение. Я не смог…
– Ты ни в чем не виноват! – произнесла Селин, до глубины души тронутая этим признанием. Теперь она понимала спасительную силу забвения. Не имея воспоминаний, не зная своего предназначения, охотник не испытывал этого гнетущего чувства вины, не корил себя за неспособность повлиять на события высшего порядка, а теперь он был сломлен – разрывался между своими ипостасями и своими прегрешениями. Тысячелетний груз памяти, перемешавшись с человеческими эмоциями, создал некое подобие бомбы замедленного действия, которая накалялась с каждым мгновением. Взрыв был неизбежен, вопрос лишь в том, когда он произойдет.
– Может, и не виноват, но почему тогда я не знаю покоя с тех пор, как ко мне вернулась память? – вопрошая сам себя, проговорил он.
– Потому что ты продолжаешь думать о том, чего не в состоянии изменить. Прелесть прошлого в том, что оно прошло. Каким бы счастливым или несчастным оно ни было – отпусти, иначе потеряешь будущее, – отозвался граф. Вампир прекрасно понимал охотника, ибо сам прошел по этому пути, но судьба такова, что каждое решение люди должны принимать самостоятельно.
– Те события стали истоком сомнений – именно тогда Отец и братья усомнились во мне. Именно поэтому меня отправили в тысячелетнюю ссылку на землю. Я по-прежнему был предводителем небесной рати, приближенным к Создателю, любимым им, но в то же время, я не мог избавиться от чувства, что он не доверяет мне. С этого и начались мои невзгоды.
– Подумать только, – фыркнул граф, – архангелы тоже страдают от недостатка веры. Если верить Писанию, все твои проблемы как раз оттого, что усомнился ты. Ах, эта вечная проблема выбора! Вот почему я избрал темную сторону, здесь нет сожалений и угрызений совести. По меркам Творца ты принял верное решение, но твои душевные метания и размышления о том, «а что было бы, если…» привели тебя на путь, по которому ты шагаешь сейчас. Здесь работает принцип снежного кома: одна
– Меня поражает твоя способность переворачивать все вверх дном.
– Просто мне милее упадок! – ухмыльнулся вампир.
– Тише! – оборвала их тираду Селин. – Вы слышите?
– Что? – в один голос проговорили мужчины.
– То ли шорох, то ли голоса! Внизу… – прислушиваясь, проговорила она.
– Анна! – воскликнул Ван Хелсинг, пускаясь по коридору.
– Да ты не стесняйся, Гэбриэл, – саркастично заметил граф, придерживая его за плечо. – Неизвестно с какой древней силой мы столкнемся в этих стенах. Так что кричи громче – предупреди их о нашем приближении!
Охотник сверкнул глазами, но спорить не решился. В последнее время все их разговоры переходили в непрекращающиеся споры, но в то же время Гэбриэл уже не мог отрицать, что былая дружба, довлеющая над ними вполне осязаемым ореолом, против воли давала о себе знать, пробуждая былое понимание. Иногда Ван Хелсингу начинало казаться, что за их плечами не стоял груз предательства, не было столетий, проведенных в забвении – вопреки всему они оставались добрыми товарищами и братьями по оружию. Это заставляло какое-то чувство… гордости… наполнить его сердце.
А вот у Анны не было времени на подобные размышления. Оказавшись в одиночестве запертой в стенах божественной тюрьмы, девушка отчаянно пыталась найти выход. Метаясь из одного коридора в другой, девушка то и дело натыкалась на камеры раскаяния, в которых томились несчастные души. Они уже успели подняться по огненной лестнице и теперь молчаливо ожидали, пока Создатель откроет для них небесные врата. И не было ничего страшнее этого ожидания, ведь оно тянулось веками, будто мало было праведного огня, выжигавшего не только грехи, но и душу.
Проведя несколько часов в скитаниях, девушка поняла, что окончательно заблудилась. Все коридоры Чистилища были на одно лицо. Несколько раз она уходила в противоположные ответвления, но неизбежно возвращалась к огромному залу с кустарным фонтаном посередине, ставшего своего рода местом паломничества узников этой обители. Все они были молчаливы и погружены в свои мысли, черпая золотистую воду в небольшие чарки, не обращая на «живую» гостью никакого внимания, они выстраивались в очередь, чтобы утолить свою жажду. Наблюдая за их стройными движениями, принцесса с любопытством отмечала перемены в ликах несчастных: одного глотка живительной влаги было достаточно для того, чтобы скорбь на их лицах сменилась блаженством. Это было истинным волшебством. В какой-то момент времени девушке захотелось кинуться с головой в это божественную жидкость, оставить за спиной все свои невзгоды, но какая-то неведомая сила останавливала ее.
Разум отчаянно твердил о том, что за столь сильную магию придется заплатить слишком высокую цену, а память воскрешала в сознании древние легенды, где говорилось о преломлении пищи в обители мертвых.
– Персефона осмелилась пригубить яблоко в царстве Аида, заплатив за это заточением. Я не могу… не должна этого делать, – произнесла она самой себе.
Окончательно отчаявшись найти выход, Анна обреченно осела на небольшой скамье в глубине алькова, обхватив голову руками. Рассудив, что товарищи будут ее искать, она решила не покидать этого пристанища, чтобы не разминуться с ними. Сколько часов она просидела в этом обреченном безмолвии? Сколько объятых мукой лиц встретила за это время? Для нее все это слилось в единое полотно скорби, застывшее перед глазами.