Проклятые

Форрест Аделаида

— Это был Итар Брэй, — сказала Марго, и все во мне замерло, когда я повернулась к ней лицом.

Я следила за ее лицом, хотя она и не смотрела на меня, и наблюдала за тем, как она ковыряется в ногтях.

— Сколько тебе было лет? — спросила я. Ее глаза закрылись в подтверждение всего, что мне нужно было знать.

— Мне было четырнадцать, — сказала она, ее глаза расширились, когда она наконец посмотрела на меня.

Я кивнула, понимая, что не могу выйти из комнаты. Какими бы ни были его недостатки, я знала, что, если расскажу Грэю, он позаботится

об этом для нас. Он может быть злым, но даже у него есть границы, которые он никогда не переступит.

— Ни слова, — сказала я Джульетте, указывая на нее пальцем.

— Ты хочешь его себе? — спросила Джульетта, поднимаясь на ноги.

На ее лице промелькнуло что-то похожее на уважение, когда она подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Ее пальцы коснулись метки, поставленной Люцифером, отчего вены на моих руках стали ледяными.

— Я хочу, чтобы последним лицом, которое он увидит, была женщина, которую он считает ниже себя, — сказала я, стиснув зубы. — Если это не может быть женщина, пережившая его издевательства, то я хочу, чтобы он запомнил ее лицо, когда я отрежу ему член и скормлю его ему.

Марго побледнела, а Джульетта усмехнулась.

— Как пожелаете, Супруга.

12

ГРЭЙ

После того как Джульетта проводила ее подруг в их комнаты, Уиллоу улеглась в постель. Она едва могла смотреть на меня, но не из-за чувства стыда.

Она была в ярости, и я не хотел думать о том, что она осознала во время общения со своими друзьями.

Я налил скотч в стакан, встал перед хрустальным окном. Ведьма, пришедшая его чинить, не была в восторге от того, что ее вызвали, но, взглянув на опухшее лицо Уиллоу и на то, как она ёжится от холода, сжалилась над ней.

Я этого не чувствовал, и меня бы не беспокоила низкая температура. Жара Адского Пламя давно выжгла во мне всякую чувствительность к температуре — следствие моего вечного заточения.

— Грэй, — сказала Джульетта, входя в открытую дверь моего кабинета. Зная, что она вернется, проводив девочек к себе, я не стал ее закрывать. Она достаточно хорошо меня понимала, чтобы догадаться, что я буду ждать от нее отчета.

— Расскажи мне, — сказал я, мой голос был таким же меланхоличным, как и мои чувства, пока я делал глоток своего скотча.

Я позволил ему обжечь меня изнутри, согреть холодную пустоту, поселившуюся во мне. Прошло столько лет — столетий — с тех пор, как я испытывал чувства и эмоции, которые могли повлиять на мои решения. Даже когда я знал, что Уиллоу моя, даже когда я чувствовал связь с ней, этого не было.

Это не было чем-то большим, чем одержимость и потребность обладать ею. Теперь это была извращенная, извилистая штука, которая заставляла меня желать, чтобы она была счастлива со мной. Мне это было нужно

больше всего на свете, но я не знал, как этого добиться. Я не знал, как стать кем-то другим, кроме того, кем я был, даже при моей всепоглощающей любви к ней.

— Она винит себя в том, что мы сделали, — сказала Джульетта, и ее голос стал мрачным, когда она резко опустилась на стул.

Из всех Сосудов именно она, похоже, лучше всех понимала чувства людей и ведьм. Как будто она сама помнила, каково это, даже если все остальные так быстро забыли об этом.

— Это просто смешно. Она винит меня, поверь мне, — насмехался я.

Ее ненависть была сильна всякий раз, когда наши глаза встречались, и я знал, что мне придется пройти сложный путь, чтобы заставить ее понять все, что произошло.

— Тебя там не было, Грэй, — мягко сказала Джульетта, когда я подошел к ней и встал перед ней. Она подняла руку, взяла у меня из рук стакан и отпила глоток жидкости. — Я видела, как она сломалась. Она считает, что ей следовало бы знать, что лучше.

Я напрягся, чтобы не позволить своей ярости из-за того, что Уиллоу сломалась из-за кого-то другого, повлиять на то, как я буду двигаться дальше. Я хотел быть тем, кто обнимет ее, когда она заплачет, утешит ее в душе, когда она подумает о том, чтобы сдаться.

Мне была ненавистна мысль о том, что кто-то еще сможет разглядеть сквозь ее жесткую внешнюю оболочку ранимое сердце, которое она держала под замком.

— У нее не было ни единого шанса, — сказал я, отпивая виски и опускаясь на диван.

Я знал о ней практически все. Я знал, на какие кнопки нажимать и как заставить ее поверить в то, что я, возможно, нечто большее, чем то, в чем ее убеждал отец.

— Она никогда не была защищена от вреда. Ее отец, очевидно, из кожи вон лез, чтобы причинить ей боль, а ее мать позволяла это делать по собственному невежеству.

— Она всегда была защитницей, — сказала Джульетта с кивком, думая о маленьком мальчике, которого я заставил ее вывести из этого положения.

Я бы никогда не смог причинить ему вред, если бы не хотел иметь возможность вернуться после этого.

— Значит, когда ты защищал ее от вреда…

— Я использовал то, что знал, чтобы манипулировать ею, хотя я бы сделал это в любом случае. Просто ее история сработала в мою пользу, — объяснил я, кивнув головой.

В конце концов, Уиллоу оправится от ненависти к себе и перенесет всю свою злость на меня, если уже не сделала этого. Это был лишь вопрос времени.

— Ты знал о ее отце? — спросила Джульетта, и я стиснул челюсти, вспомнив, что Шарлотта сделала с ним.

Она наблюдала за Уиллоу всю свою жизнь, привязалась к девочке, когда та стала женщиной. Она не стала бы так жестоко наказывать ее отца, если бы это не было оправдано.

— Я по-прежнему не знаю всех подробностей, но доверяю мнению Шарлотты о том, что он заслужил свою участь, — ответил я.

— Как ты думаешь, это связано с ее боязнью темноты? — спросила Джульетта, получив от меня поднятую бровь. — Делла мне сказала.