Проклятый горн
Шрифт:
Я бы, пожалуй, расхохотался, но, боюсь, мой смех могли расценить неверно.
– И что бы делал этот человек? – осторожно, точно пробуя слова на вкус, спросил я, все еще не в состоянии решить для себя, хорошо или плохо ее предложение.
– Смотреть, слушать, искать. Не отвлекаясь на свою основную работу. То есть магистры не станут посылать такого стража в разные части света, отнимая у него время от основного и самого важного задания.
– И когда… если этот человек найдет кузнеца?
– Он пришлет сообщение
Это было очень неопределенно. Например, магистры решили бы оставить все как есть. Или захотели сдать кузнеца клирикам. Или отправить наемных убийц. Все зависит исключительно от того, в какую сторону будет дуть ветер в тот момент, когда я пришлю сообщение. Течение политической реки стремительно и совершенно непредсказуемо.
– Чушь. Бред. И глупость, – припечатал Павел. – Даже такой упрямец, как ван Нормайенн, не станет молчать, когда его растянут на дыбе.
– Конечно, – мягко ответила Милана. – Но даже если он признается, мы все будем отрицать и говорить, что он нарушил приказ и совет здесь ни при чем. Люди под пытками сочиняют и более сложные истории. У Риапано не будет прямых доказательств. Но, думается мне, мы очень торопим события. До тех пор пока не найдут темного кузнеца, об этом развитии можно не думать.
– Я вообще не уверена, что его можно найти, – проронила Николет. – Риапано занимается этим уже долгое время, и толку чуть. Там, где уже безрезультатно задействованы сотни, одиночка никогда не справится. Ты ставишь вопрос на голосование, Луиза?
– Да.
– Хорошо, – вздохнула один из самых старейших магистров. – Хорошо. Кто против того, чтобы ван Нормайенн и дальше занимался этим делом?
– Я, – сказал Павел.
– И я, – отозвался Стенен.
– Слишком рискованно. – Григорий сегодня был крайне осторожен.
Его поддержали еще трое магистров, ранее молчавших.
– Результат очевиден, – развела руками Николет. – Шестеро против пяти. Предложение не проходит.
– Отчего же? – Луиза вышла на свет.
Она была полной и миловидной, с пушистыми светлыми ресницами и растрепанными волосами, сейчас бледно-синими из-за падающего света. Она показала два тяжелых кольца, лежащих на ее узкой ладони.
– Мириам и Гертруда голосуют «за».
– Смотрю, ты подготовилась, – без всякой злобы или раздражения хмыкнул Павел и подвел итог: – Шестеро против семерых. Хорошо, ван Нормайенн. Можешь развлекаться и продолжать искать ветра в поле. Совет не станет возражать. Просто помни, что Братство не будет оказывать тебе никакой поддержки в этом деле.
– Мы лишь разведем руками, если нас спросят, чем ты занимаешься. И скажем, что ты уже какое-то время игнорируешь наши приказы. Письма с ними будут приходить тебе регулярно, – добавила Николет. – С этой минуты ты один.
– Все это здорово, уважаемые магистры. Вот только вы снова решили за меня и даже не поинтересовались, согласен я или нет.
– А ты не согласен? – полюбопытствовал Григорий и, видя ответ у меня на лице, невесело рассмеялся. – Так я и думал.
– Могу идти?
– Нет, – остановил меня Стенен. – За кузнецом ты успеешь набегаться. Еще один вопрос. Касательно темного одушевленного, которого порой видят возле тебя. Нам это не нравится.
– Я не нарушаю Кодекс теней.
– Еще бы ты его нарушал, – проворчал Димитр. – Но компания одушевленного тебе не нужна.
– Я сам знаю, что мне нужно.
– Вот. Этот парень мне уже знаком. – Григорий сказал это почти с удовольствием. – Но в данном случае за тебя примет решение совет. Темный одушевленный привлекает к себе внимание. Если его увидят законники…
– Мы все время боимся кого-то. Законников, клириков. Если они узнают, если они увидят. Я устал от этого, Григорий.
– Все устали. – В голосе Николет вновь зазвенел металл. – Но это вопрос выживания Братства. Избавься от одушевленного. Если он не причинял никому зла, просто прогони.
– Пока он рядом, я могу его контролировать. Что будет, если он захочет крови, когда поблизости не будет стража? – Я постарался сдержать гнев.
– Он кого-нибудь убьет, – равнодушно ответил Бивой. – И тогда с нас будут сняты ограничения, и мы уничтожим его. Приказ совета ты слышал. Избавься от одушевленного. Это ясно?
– Да.
– Тогда все. – Павел хлопнул рукой по подлокотнику кресла и встал. – Прервемся до завтра. Ты можешь быть свободен, ван Нормайенн.
И я ушел.
– Они правда такие полудурки? Думают, что ты скажешь Пугалу «кыш», и оно улетит? – Проповедник был сама язвительность.
– Что-то вроде этого, – рассеянно сказал я.
Мы шли через двор, мимо деревьев с начинающими распускаться листьями, пахнущими сладкой свежестью весны, под холодным ветром и мелким противным дождем.
– Такое впечатление, что тебе все равно.
– Ты ошибаешься. Мне не все равно. Пугало странное.
– Иисусе Христе! Какое откровение! Мне ли этого не знать! – фыркнул тот.
– Поэтому я постараюсь как можно дольше держать его при себе. Прежде чем оно нарубит в капусту какую-нибудь деревушку, и по его следу пустятся и стражи, и законники.
Он посмотрел на меня, точно не мог разгадать смысл слов. Дернул кадыком, усмехнулся:
– Никак не могу понять, Людвиг. Твоих мотивов.
– Будет для тебя откровением, если я скажу, что просто привык к нашему молчаливому другу? Что его темный юмор оценить можем только ты да я?
– И только?
– К тому же оно пару раз спасло мне жизнь. И не стану отрицать – есть еще причина. Я хочу докопаться до истины. Понять, что оно такое. И что ему надо.