Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди

Шипаков Виталий

Любой казак, пусть даже самый завалящий, хоть чемто да известен. Ярославец славился своею редкой невезучестью. То на рыбной ловле челн перевернет, потеряет сеть и сам еле выплывет, то пороху в пищаль пересыплет, чем оружие в негодность приведет, глаз едва не лишившись. Но особый повод для насмешек у станичников вызывала знаменитая Сашкина сабля. Как ни точил, ни чистил ее хозяин, она всегда была покрыта ржавчиной, и достать ее из ножен можно было лишь с большим трудом.

Так и ехали они бок о бок – первый есаул с последним казаком, даже не догадываясь, что оба обрели уже истинного

друга. Крепкой будет дружба Ивана с Сашкой, не хуже, чем с Кольцо, только очень уж недолгой.

26

На выезде из станицы казаков встречал князь Дмитрий со своею свитой. Завидев Княжича, он призывно помахал рукой и отъехал в сторону от окружавших его дворян да атаманов, давая тем понять, что желает побеседовать с есаулом с глазу на глаз.

– Чего это я князю вдруг занадобился, – пожал плечами Ванька. Простившись с Ярославцем, он направился к Новосильцеву.

– Ну что, Иван, пойдешь в помощники к Емельяну? – без всяких предисловий спросил царев посланник.

– Это как казаки выберут. Недаром говорится, глас народа – божий глас.

– Оно, конечно, так, – снисходительно усмехнулся Дмитрий Михайлович. – Только народ ведь, как табун коней, куда табунщик поведет, туда и повернет. Кого сильней расхвалим, того и выберут.

Заметив недоверие и даже неприязнь в красивых Ванькиных глазах, князь доверительно промолвил:

– Ты меня за злыдня не держи, я с тобой как с другом, откровенно говорю. Сам-то посуди. Со всего Дона казаки понаехали, многие друг друга в лицо даже не знают, как тут выбирать? А вы с Чубом первыми на мой призыв откликнулись, на кого ж еще, как не на вас, мне опереться? – и снова вопросил: – Ну так как, согласен?

– Давай со мной повременим, – чуток подумав, ответил Княжич. – Я ведь прежде боле, чем над сотней, не начальствовал, да и то обычно по необходимости, когда другие надежд братов не оправдывали.

– Как знаешь, – тяжело вздохнул князь Дмитрий, и уже собрался было ехать обратно к свите, но Иван остановил его:

– Позволь мне, княже, разъяснить тебе кое-чего да кой-какие советы дать. Даже на войне есть время боевое и походное, а начальствовать в походе и в бою – это две большие разницы. Вот сейчас, к примеру, какая будет забота у избранных старшин? Людей и лошадей прокормить да речами смелыми дух поднять. Тут тебе с меня плохой помощник. При моей рачительности и умении провизию добывать половина коней в пути издохнет, станичники же так потощают, что обратно домой сбегут. А вот как до сражений дело дойдет – смело можешь на меня рассчитывать.

Кивнув на уже выстроившихся казаков, есаул задорно, но без хвастовства заявил:

– Хоть весь Дон пройди сверху донизу, а не найдешь того, кто скажет, мол, Княжич оплошал в бою.

Ванькины слова совсем не удивили Новосильцева, просто он еще раз убедился, что не ошибся в нем. Такие люди в обычной жизни ничем не лучше других, как правило, имеют много слабостей и только в крайних случаях проявляют во всю ширь свою незаурядность.

А есаул тем временем от пояснений перешел к советам:

– То, что Чуба атаманом решил назначить – это правильно, есаулами к нему, коль такие выборы, тех двоих, которые в церкви у Герасима с ним были, выкрикни – оба славные казаки. Только, чтобы целой тысячью бойцов управлять, и поменьше начальники потребуются. Ты весь полк, по примеру тьмы татарской¹⁷, на сотни и десятки разбей. В сотни по станицам набирай, соседи или даже побратимы друг за друга будут крепче в бою стоять. Сотников с десятниками не назначай, их пускай казаки сами выберут. Ну вот, пожалуй, все, удачи тебе, князь, – шаловливо подмигнув, Иван отправился к своим собратьям.

Выборы, как ожидал царев посланник, прошли быстро и довольно гладко. Атаманом почти единогласно был избран Емельян, а есаулами Кондрат Резанец да Тимофей Большак – оба коренные казаки, ровесники и соратники Чуба, не раз водившие станичников в набеги на татар.

Повелев казакам разбиться по станицам и выбирать самим сотников с десятниками, что вызвало всеобщее одобрение, новоявленный полковник Чуб вопрошающе взглянул на князя. Тот, сделав вид, что вспомнил о чем-то очень важном, снова обратился к войску.

– Вот чего еще мы с вами позабыли, воины православные, – хоругвь, царем дарованную, пуще глаза требуется охранять, она теперь святыня наша, а для этого отряд бойцов особенно отважных надобно набрать и над ними хорунжего поставить.

Поясняя значимость доселе небывалого в казачьем войске чина, он продолжил:

– Это должен быть такой боец, который сможет в одиночку десятку супостатов противостоять, и, желательно, собой красивый, чтоб при случае самому царю не стыдно было показать.

Враз сообразив, куда он клонит, Чуб громко крикнул:

– Я полагаю, такой средь нас найдется, что скажете, станичники, о Ваньке Княжиче?

И на сей раз уговаривать никого не пришлось. Из казачьих рядов тут же раздались одобрительные возгласы:

– По всем статьям подходит!

– Княжича в хорунжии, по справедливости место займет!

– Царице его только не показывайте, не то влюбится и не сможет государя ублажать!

Иван, уже избранный в сотники казаками своей станицы, услыхав о том, что его прочат в какие-то хорунжии, малость удивился. Однако, здраво поразмыслив, решил не артачиться. Несомненно, Новосильцев хотел его отметить за оказанную помощь, и ответить отказом на княжью благодарность было б не по совести. Кроме того, став хорунжим, он попадал пусть в младшие, но старшины, и куда в большей степени, чем сотник, мог влиять на предстоящие события.

Впрочем, решение князь Дмитрия заполучить Ванькуесаула в ближайшие сподвижники было вызвано не только чувством неоплаченного долга. Состоявшийся меж ними разговор убедил его, что он имеет дело не с просто удачливым воином, но с очень умным, совестливым человеком, а разбрасываться таковыми в столь нелегком положении было глупо.

Взяв у Емельяна полковое знамя, Княжич начал вызывать наиболее известных своей доблестью бойцов и в их числе неожиданно для самого себя назвал Ярославца. Объяснить умом сей выбор было трудно. Незадачливый полухолоп-полуказак был для него, скорей, как талисман, взятый в дальний путь на счастье.