Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
Шрифт:
– Молчите, ну так я отвечу. Как говорится, кому война, а кому мать родная, – кивнул он на Вишневецкого, но, вспомнив, что все же находится у него в гостях и должен соблюдать хоть какие-то приличия, причислил к виноватым и самого себя. , – Нам воеводам, больше всех она выгодна. Каждый год теперь на Русь, как на разбойный промысел, ходим. Крымский хан, на успехи наши глядя, поди, от зависти лопнуть готов. Только как бы от этой войны сама Речь Посполитая в упадок не пришла. Зачем такой порядок завели – мужиков в войско сманивать? Им ведь тоже страсть к наживе присуща, валом в ополчение идут. Скоро сеять хлеб да за скотиною ходить будет некому, все солдатами сделаются. И куда такой дорогой мы придем – неизвестно. Или все
Недоверчиво покачав головой, Станислав уже без всяких недомолвок обратился к Казимиру:
– Помни, князь, Речь Посполитая не Русь, татарами к покорности приученная. У нас народец побойчей, может не пойти под власть самодержавную. В каждом племени свои найдутся вожаки, власти жаждущие. Те же малороссы захотят от Польши отколоться, а не смогут сами по себе существовать, так к своим единоверцам московитам переметнутся. Так что как бы вся эта война за веру большим безверием не обернулась, дело-то уже к тому пошло, – Волович повернулся к епископу. – Тут недавно мои люди нападение на папское посольство отразили. Нашлись же нехристи, что на слуг святейшего дерзнули напасть. Просто нелюди какие-то и видом очень странные – одеты были словно нищие, а вооружены не хуже шляхтичей или казаков. Жаль, мы подоспели поздновато, всю охрану живорезы успели перебить, но сам посланник был еще жив, хоть и весь израненный. Умирая, грамоту сию он мне вручил да просил в Варшаву поскорей доставить, но кому доставить, не успел сказать, вот и пришлось ее прочесть, – Станислав вынул из кармана запятнанный кровью свиток с сорванной печатью и положил его на стол.
– Королю послание оказалось предназначено. Просит в нем святейший Папа повелителя Речи Посполитой поскорей раздор с Московией уладить да условиями мира царя Ивана шибко-то не притеснять. По всей Европе еретики подняли головы. Во Франции, Голландии, не говоря уж о неметчине да прочих землях лютеранских, большие неудобства католическая церковь от протестантов терпит. А мы вместо того, чтобы помощь оказать, лучших воинов за веру к себе сманиваем.
Епископ Полоцкий в ответ не проронил ни слова, он лишь посмотрел на Вишневецкого со злобным недоумением. Досадовать преподобному отцу Петру было от чего. Кому, как не ему были известны настроения, царившие в последнее время в Ватикане. Это по совету Вольского князь попытался перехватить послание Папы к королю.
Почуяв его более чем укоризненный взгляд, Казимир, к великому удивлению своих сподвижников, с лучезарною улыбкой на лице и чрезвычайно мягким, почти заискивающим голосом обратился к канцлеру Литвы.
– Право, зря ты так расчувствовался, князь Станислав. Всех нас, даже самого себя, обвиняешь непонятно в чем. Ну какая от войны быть может выгода. Это кажется, что добыча велика, а копни поглубже – так, крохи малые имеем супротив того, что тратим на содержание своих полков. Ты вот Августа покойного припомнил, мол, он с помощью моей войну затеял. Может быть, оно и так, да только нынешний король Стефан еще большую приверженность к ратным подвигам имеет, оттого и получил корону польскую. Так что обличать друг друга невесть в чем, да задавать вопросы, ответы на которые не нам держать, я не вижу смысла. Надо грамоту сию передать по назначению, – взяв свиток, Казимир вернул его Воловичу. – Пусть Папа Римский от имени господнего, а король Стефан от имени народа, его избравшего, решают – воевать с Московией иль нет, а мы люди служивые, любому их веленью подчинимся.
Обескураженный смиренной рассудительностью своего недруга, Станислав не нашел, что ответить. Стоя, как затравленный кабан пред сворой псов, он уже искренне сожалел о своей несдержанности. Откуда простоватому литвину было знать, что, вынув грамоту, он вынес себе смертный приговор. Это пред Мечиславом легко куражиться и делать вид, что не боишься никого. На самом деле все немного иначе. Король, он и в Речи Посполитой все ж таки король. Казимир прекрасно понимал – за тайный сговор да убийство Ватиканского посла можно поплатиться головой. На заступничество молчаливого епископа и прочих братьев иезуитов в данном случае рассчитывать не приходилось. Виной всему этому был ненавистный теперь как никогда Волович.
Продолжая безукоризненно играть роль радушного хозяина, Вишневецкий задушевным голосом обратился к заклятому врагу:
– Хороший человек ты, князь Станислав. Из всех знакомых мне людей, пожалуй, самым честным будешь. Поверь, делить нам с тобой нечего. Верно я, панове, говорю, – вопросил он остальных князей, при этом так взглянув на Радзивилла, что, несмотря на задушевный тон хозяина, тому сделалось явно не по себе.
«Боится меня, сволочь чванливая. Это хорошо, значит, помощи Воловичу ждать не от кого», – обрадовался Казимир и продолжил свою речь:
– В нынешнее время непростое нам, истинным сынам великой Речи Посполитой, друг за друга крепко надобно держаться, а потому предлагаю за дружбу выпить.
Не дожидаясь Мечислава, Вишневецкий сам, наполнив кубок, начал обходить гостей. Когда дошел черед до Станислава, он обнял малость ошалевшего литвина и, не снимая руки с его плеча, весело спросил:
– А что, друзья, не пора ли нам свое уединение нарушить, дамы-то, наверное, заскучали без нас? Коли князь Станислав не дозволяет схизматов покорять, то пусть любезен будет предоставить нам возможность быть покоренными его красавицей женой.
Окончательно сбитый с толку, Волович безропотно принял несколько игривое предложение Казимира и первым направился к выходу, желая только одного – поскорей увидеть свою Елену. Когда он да устремившиеся вслед за ним мадьяры вышли за порог, Вишневецкий строго заявил:
– А идти в Московию иль нет, мы после решим.
Поляки с Радзивиллом лишь кивнули в знак согласия, только молодой, бесхитростный Замойский растерянно спросил:
– Так как же все-таки поступим, Казимир, готовить мне мой полк к походу?
– Готовь, конечно, Михай, неужели ты думаешь, что этот твердолобый канцлер моей воле может воспрепятствовать.
3
Когда все гости удалились, князь поманил перстом дрожащего от страха дворецкого.
– Чего трясешься-то, как девка пред грехопадением? – обратился он с издевкой к своему верному рабу. – Как будто бы тебе впервой душегубством заниматься. Ну да ладно, объяснять, я вижу, ничего не надобно, сам уж обо всем догадался.
– То-то и оно, что догадался. От одних лишь помыслов о предстоящем деле жуть берет. Шутка ли, не какогонибудь шляхтича простого, а канцлера Литвы лишить жизни приказываешь. Гляди, князь, коли прознает кто об этом, не только мне, но и тебе между плахой да петлей придется выбирать.
– Коли прознает кто, – глумливо передразнил Казимир наперсника. – Непременно прознать должны, сучьи дети, чтоб неповадно было никому перечить моей воле. А ты слюни подбери, смотреть на тебя тошно. Я обещал тебе возможность дать вину искупить – вот и радуйся доверию моему, – с угрозою напомнил он и уже более спокойно добавил: – Дурак ты, братец, как я столько лет такого недоумка возле себя терплю, ума не приложу. В том-то вся и суть, что извести литвина надо так, чтоб доказать мою причастность к его смерти никто не смог, – Казимеж примирительно дотронулся до плеча Мечислава. – Я что, тебя с топором к нему в карету посылаю? Сам-то можешь не убивать, душегубов у нас, что ли, не хватает. Чего ты давеча о казаке из отряда Лятичевского мне плел? Как он там – ангелом иль бесом прозывается?