Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
Шрифт:
Выйдя из шатра, князь Дмитрий посмотрел на убегающего лазутчика. Несмотря на все свои увечья, тот проворно, словно крыса, юркнул в траву и скрылся из виду.
37
Схоронить своих товарищей казаки порешили у подножия придорожного кургана, дабы видел каждый проезжающий последнее пристанище славных витязей, павших за отечество и веру. Новосильцев с Чубом пришли последними, встав на равных среди скорбно обнаживших свои лихие головы бойцов знаменной полусотни. Возле первой с краю могилы лежал Ордынец. Смерть не шибко изменила лик удалого казака. Лишь восковая бледность красноречиво свидетельствовала о том, что отважная душа навсегда покинула сильное молодое тело. Пригладив черные, растрепанные ветром Федькины волосы, хорунжий поцеловал покойного в холодный лоб, троекратно осенил крестным знаменем и дал казакам знак опускать его в неглубокую, наспех вырытую саблями могилу. Затем черпнул земли в свою нарядную шапку и со словами:
– Прощай, друг, прощай, душа казачья, – высыпал ее на Федьку, чтоб укрыть его навек от мирских печалей да радостей. Остальные казаки последовали Ванькину примеру. Как только князь с атаманом бросили по пригоршне земли на уже выросший могильный холмик, Ярославец воткнул в него сделанный из древка пики православный крест, и траурное шествие двинулось дальше. Простившись со всеми погибшими собратьями, хорунжий принялся читать поминальную молитву. Кода прощанье с убиенными закончилось, Иван почуял на себе полсотни полных скорби взглядов. Что ж, кому, как не ему, пусть приемному, но все же сыну православного священника, надлежало приободрить ужаленные страхом смерти души живых и благословить на божий суд души мертвых.
Став между замершим в скорбном молчании казачьим строем и рядом свежих могил, Княжич вновь заговорил, но уже не словами Священного Писания, а своими:
– Вот и все, проводили мы, казаки, наших братьев в мир иной. Жизнь со смертью, словно день да ночь, соседствуют и каждому рубеж меж ними суждено перейти. На сей раз призвал господь воинов доблестных: Федора Ордынца, Алешу Красного, Степана Ветра, – хорунжий перечислил по именам и прозвищам всех погибших. – Знать, в небесной рати в храбрых витязях тоже нужда имеется. Дай бог нам, как дал им, славно путь земной пройти да с честью пасть в бою за друзей, отечество и веру. Не хмурьте брови, казаки, не томите души мыслями печальными. Каждому свое – им память вечная, – кивнул хорунжий на могилы, – нам же в скором времени с супостатами сразиться предстоит, а печаль в бою плохая спутница, – с задором заключил Иван и, лихо сверкнув своими пестрыми очами, одел простреленную шляхетской пулей шапку.
Новосильцев с Чубом даже оглянуться не успели, как Княжич уже несся вслед ушедшему полку.
38
Ближе к полудню, когда вдали показался ставший на роздых полк, Чуб поравнялся с ехавшим впереди отряда в гордом одиночестве Ванькой.
– Ты чего такой грустный? Казакам печалиться не велел, а сам хмурый, словно туча грозовая. Гони тоску-кручину, Ванька, ты ж у нас нынче именинник. Всего три дня в походе, а уже успел самим шляхетским рыцарям бока намять. Рану-то землею хоть присыпь, – указал он на отметину, оставленную пановым стилетом.
– Землей нельзя, гноятся раны от нее, так мама говорила, – тихо, как бы лишь из уважения к атаману, ответил Княжич. Произнесенное почти по-детски прошедшим сквозь огни и воды казаком слово «мама» обескуражило Емельяна и он умолк.
«Все-таки Иван, даже по казачьим нашим меркам, шибко странный человек. Вражью душу загубить или лазутчика пытать ему что воды напиться и в то же время, как малое дите, никогда не скажет «мать», а всегда «мама» говорит», – подумал Чуб.
Первым их молчание нарушил Ванька. Как бы разгоняя тягостные мысли, он тряхнул кучерявой головой и уже своим обычным звонким, чуток заносчивым голосом спросил:
– Чего Иосиф-то поведал? Иль опять мне жилы из упыря из этого прикажете тянуть?
Услышав про лазутчика, князь, который ехал сзади их рядом с Ярославцем, охотно сообщил:
– Много интересного знакомец твой порассказал. Поляки-то намеревались малороссов к нам заслать да прямиком на все шляхетское войско вывести.
К удивленью Новосильцева, сие известие совсем не удивило Княжича. По достоинству оценив вражескую хитрость, он сказал:
– А что, с умом задумано, – и тут же поинтересовался: – Смерть-то хоть пан принял безропотно, как иезуиту подобает, иль опять свиньею недорезанной визжал?
– Да жив он, сволочь. Прежде чем соратников своих предать, пройдоха этот у меня пощаду вымолил. Вот и пришлось слово данное сдержать, – признался князь Дмитрий.
– Думается мне, что большую ты промашку, княже, допустил, доброту такую проявив, она ведь, как известно, не бывает безнаказанной, – усмехнулся Княжич, не подозревая, что встретится с Иосифом аж через три десятка лет и тот поставит точку в книге его жизни.
– Ну да ладно, чего теперь об этом говорить. Нет занятия глупей, чем жалеть о содеянном. Давайте лучше порешим, как до царева войска станем добираться. Или так и будем с оглядкой идти, новых пакостей шляхетских дожидаться?
– Что ты предлагаешь, – с явным интересом вопросил Емельян.
– Предлагаю отряд вперед послать, чтоб дальнейший путь разведать, заодно обоз, который воевода нам навстречу выслал, встретить, а то как бы ляхи раньше нас его не перехватили.
Атаман и князь согласно кивнули.
– Тогда мою ватагу пополнить прикажите, для такого дела маловато бойцов у нас осталось.
– Приказать-то можно, но найдутся ли желающие на столь великий риск идти после того, как Ордынец погиб, – неуверенно промолвил Новосильцев.
– Эх, князь, пора б тебе понять наши нравы. Да теперь от охотников побыстрее со шляхтою сразиться отбою не будет. В одночасье самых лучших наберем, – заверил Емельян и обратился к Княжичу: – Сотни тебе хватит?
– Я бы и пятью десятками обошелся, но как скажешь. Ты атаман – тебе виднее, – засмеялся тот. Заметив, что заверенье атамана не совсем убедило князя, Ванька пояснил: – В казаках, Дмитрий Михайлович, не сомневайся. Коль за царя Ивана воевать пошли, то за собратьев убиенных полякам спуску не дадут. Теперь уж им деваться просто некуда – кровь товарищей отмщенья требует. Ну и наши скромные старания, полагаю, не пропали даром. Увидели станичники, что прославленных шляхетских рыцарей тоже можно бить, – обернувшись к Ярославцу, он попросил:
– Александр, скачи вперед, оповести по сотням, мол, Ванька Княжич лазутчиков набирает. Да не вздумай уговаривать кого б то ни было, нам сомнениями терзаемые не требуются.
Сашка молча кивнул и с места рванул галопом к стоящему на привале полку, то ли движимый усердием, то ли желанием изведать прыть своего нового коня. Одолеваемый заботами да невеселыми помыслами Княжич лишь теперь заметил под Ярославцем по всем приметам шибко прыткого, бурой масти с белыми чулками жеребца. Добрая улыбка осветила лицо хорунжего.