Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
Шрифт:
Сообразив, что обман не удался, Иосиф начал бормотать о том, как в бой вступил лишь с перепугу, а в шляхетском отряде был за толмача.
Иван тем временем поднялся со скамьи. Не дослушав пана, он устало вымолвил:
– Так я и знал, что ты добром ни слова правды не скажешь.
С этими словами хорунжий подошел к лазутчику и без особого замаха вдарил кулаком в живот. Иосиф согнулся в три погибели, но второй удар, под подбородок, заставил его выпрямиться во весь рост. Видно, вспомнив, что на Руси лежачего не бьют, пан стал валиться на пол, однако Княжич безжалостно схватил своего старого знакомого за окровавленные волосы и ткнул лицом в огонь светильника. Дикий вой вместе с запахом паленой шерсти наполнили шатер.
Изумленный Ванькиной жестокостью, Новосильцев хотел было вступиться за пленника, но не дозволил атаман:
– Не надо, не препятствуй.
Как показал дальнейший поворот событий, Емельян был совершенно прав.
Малость припалив лазутчика, хорунжий отпустил его. Тот, ухватившись за обожженное лицо, принялся кататься по полу, продолжая истошно вопить. Как только пан немного приутих, Княжич вынул кинжал, подцепил свою жертву острием клинка за бороду и поднял на ноги.
– Что небылицы твои слушать я более не намерен, надеюсь, понял? – спросил он с пьяной задушевностью. В ответ Иосиф не проронил ни слова, только перестал скулить.
– Вот и молодец, – по-своему истолковав его молчание, похвалил Иван. – А теперь всю правду говори. Кем, зачем подослан? Да не вздумай снова врать – дураков здесь нет, все среди твоих приятелей в боярской думе остались, – для пущей убедительности Ванька двинул пана кулаком по шее.
Оторвав ладони от лица, Иосиф облизнул обожженные губы и замогильным голосом торжественно изрек:
– Не смей касаться меня, казачье быдло. Да ты знаешь, кого пытать посмел, – воина ордена Христова. Правды захотели, а зачем она вам всем нужна, считай, уже покойникам? Дураков, говоришь, среди вас нет, да ты, разбойная харя, на князя своего взгляни. Вот уж кто воистину безумец. Царь Иван весь род его извел, а он, вместо того, чтоб мстить за кровь родную, воровское войско для Ирода задумал собирать.
Повернув к князю Дмитрию безбровое, покрытое багровыми волдырями лицо, пан продолжил свою проповедь:
– И впрямь ровню себе нашел, казачков-разбойничков, такие же, как ты, юродивые. То от власти государевой на Дон бегут, то воюют за нее. Видать, у всех православных в жилах песья кровь течет: чем больше вас мордуют, тем вы преданней мучителям становитесь. За Русь убогую да веру свою дикую поднялись? Ну ничего, как поднялись, так навечно в землю и ляжете. Волей Папы Римского весь христианский мир в поход крестовый на Московию собрался. Так что не мне, а вам, скотам, да вашему безумному царю Ивану конец пришел.
Новосильцев побледнел и отступил на шаг, слова Иосифа крепко задели царского посланника. Увидев это, тот обратился к атаману:
– А тебе чего надобно, смерти, что ли, захотел? Так будь уверен, непременно сбудется твое желание, всех вас князь полоумный до погибели доведет. Ему-то самому терять особо нечего. Если каким чудом от меча уцелеет, так под топор пойдет. Не в привычке у государя Грозного опальных слуг в живых оставлять.
Распаленный устрашающими речами пан до того вошел в раж, что даже позабыл о Княжиче, а зря. Мимолетное смущение, вызванное столь неожиданным преображением торговца, у Ваньки быстро прошло. Теперь он почти с детским любопытством рассматривал Иосифа. Взгляд его красивых глаз выражал лишь удивление, под стать тому, с которым молодой звереныш из породы грозных хищников рассматривает ранее еще не попадавшую ему в лапы добычу.
– Ну дела, так это ж латинянский поп или как они там называются? Мне Герасим говорил, да я забыл, – насмешливо спросил хорунжий Новосильцева.
– Похоже, католический монах, да еще иезуит вдобавок, – преспокойно заявил князь Дмитрий, приободренный Ванькиным примером.
Сообразив, что запугать ему никого не удалось, пан сам утратил страх, вернее, его вытеснила ненависть. Подступив к Ивану, которого возненавидел еще при давней первой встрече, он глумливо и одновременно зловеще изрек:
– Что, доволен Ваня, как всегда – всех победил. Ничего не скажешь, не обделил тебя бог отвагой да умишком, только не пойму, зачем они тебе. Ты ж не рассудком, а порывами души, что с вином, – кивнул Иосиф на бочонок, – что без вина, вечно пьяной живешь. Сам не знаешь, для чего на белый свет родился. Даже золото и власть, вокруг которых все на этом свете вертится, не уважаешь. Вольным рыцарем без страха и упрека себя мнишь, так ошибаешься. Ты всего лишь пес сторожевой, а твоя вольность только в том состоит, что хозяев сам меняешь. Раньше Ваньке-атаману прислуживал, нынче ж, вижу, в гору пошел, для царя Ивана стараешься. На таких, как ты, Русь окаянная и держится. Вдолбили вам православные попы веру в райское блаженство, муками земными обретенное, а вы и рады. На смерть чуть не с радостью идете, потому как на счастье в этой жизни у вас надежды даже нет. Одного понять не могу, за что господь к тебе столь благосклонен? Думаю, он гневаться не будет, если я ускорю вашу встречу.
Выхватив из рукава стилет, Иосиф бросился на Княжича, позабыв от злости, с кем имеет дело. Глазом не моргнув, тот отпрянул в сторону и нацеленное в горло тонкое, как жало, лезвие лишь оцарапало шею. Продолжая отступать, хорунжий рубанул кинжалом по нанесшей предательский удар руке с такою силой, что напрочь срезанная кисть руки с зажатым в ней стилетом оказалась на полу.
– До чего же вы, поляки, неуемные, еще хуже татарвы, – насмешливо посетовал Иван, прижигая пламенем светильника кровоточащий обрубок пановой руки. Иосиф снова дико взвыл и лишился чувств. Заметив укоризненный взгляд Новосильцева, Ванька пояснил:
– Кровь-то надо остановить, не то сдохнет, сволочь, раньше времени, а мне тоже хочется кой-чего ему напоследок объяснить, да и спрос еще не кончен – пусть уж до конца о задумках шляхты поведает.
36
Очнулся пан довольно скоро. Телесные страдания и тщетность его угроз окончательно сломили Иосифа. Почти животный страх снова поселился в глазах лазутчика. Сидя на полу с искривленным ужасом лицом, бедолага принялся качать, словно мамка малое дитя, свою искалеченную руку.
Иван тем временем вернулся на скамью, зачерпнул вина и стал уже неторопливо попивать хмельное зелье. Осушив кубок, хорунжий задорно вопросил:
– Что, очухался? Прошла охота убивать меня? А то можешь еще раз попытаться, нож-то вон, перед тобой валяется, – кивнул он на отрубленную кисть. При ее виде Иосиф вновь затрясся, но уже истинной, а не наигранной дрожью.
– Не хочешь? Ну и правильно, а то я тебе, черту козлоногому, второе копыто отрублю. Вовсе нечем станет золотишко грести, будешь, как хомяк зерно, за щекой носить свои сокровища, – одобрил Ванька.