Прокурор

Безуглов Анатолий Алексеевич

Крутояров, узнав, что она плохо себя чувствует, сказал:

– Какие аспирины? Лучше народных средств ничего нету!

Он проводил ее в коттедж.

Когда Флора вошла в комнату, то остановилась, пораженная: на окне красовалась великолепная штора из тростника, на которой была изображена хижина в японском духе.

– Смотрится, да?
– спросил довольный директор дома отдыха.

– Изумительно!
– воскликнула журналистка.

Гаврила Ионович потянул за шнур, и штора поползла вверх.

–

Все Тарас Зозуля, - сказал Крутояров с уважением.
– Самородок. Талант...
– И сокрушенно вздохнул: - Только вот водка его губит...
– Он снова взялся за штору.
– Видите, крепится на том же карнизе, что и занавеска. Две планки, распорки по обеим сторонам. Одним концом упираются в стену, а другим - на трубы карниза. И дополнительных дырок сверлить не надо, просто штора прикрепляется к этим планкам... Делаем во всех комнатах.

Он с удовольствием несколько раз опустил и поднял легкую штору.

– Действительно, смекалистый парень этот Зозуля, - сказала Флора.

– Что вы! Как чародей. До чего ни дотронется - все ладно и красиво. А на фабрике сколько понавыдумывал такого-этакого...
– Гаврила Ионович спохватился: - Ну, отдыхайте, я мигом...

Но что он сделает мигом, Крутояров не объяснил. Баринова прослушала записи, сделанные сегодня на фабрике, занесла памятку в блокнот, чтобы узнать в бризе, какие изобретения у Зозули, и тут появился Крутояров с самоварчиком из своей коллекции, который назывался "для эгоиста".

– Минуточку, - бросил он и снова исчез, чтобы появиться минут через пять с двумя баночками.

– Спасибо, Гаврила Ионыч, за хлопоты, - расчувствовалась девушка. Мне, право, неловко...

– Больной - что малый, ухода требует... Вот малиновое варенье, вот медок. Наилучшее лекарство от простуды.

– Я же сама могла сходить...

– Мне, скажу по совести, приятно сделать вам хорошее.
– Он налил ей крепкого душистого чаю.
– Вот вы сразу сказали, что будете есть в столовой, со всеми... Понятие имеете...

– Что тут особенного?
– удивилась Флора.
– Не принцесса же...

– Все-таки с областного телевидения, - с уважением сказал Крутояров.
– И не прохлаждаться, а работать приехали... А бывает, привезут иного нужного человека, тот всякие там обеды-ужины в домик требует, считает делом, само собой разумеющимся. Бог с ним, если сам шишка. А когда сынок его?
– Гаврила Ионович махнул рукой.
– Отдыхал тут один такой. Пьянки закатывал, девиц, мягко выражаясь, легкого поведения привозил... Сказал я Фадею Борисовичу, а тот: нужно, мол, брат, терпи. Папаша его сидит на фондах. Говорю: пусть хоть на чем угодно сидит. Не уберете - вот вам мое заявление. Не могу терпеть да и перед народом стыдно, перед рабочими... Заремба сам приезжал увещевать этого сопляка. А надо бы этому барчуку снять штаны да всыпать горячих!

– Выпроводили?
–

заинтересовалась Флора.

– Слава богу, сам досрочно умотал. Натворил в городе дел, в милицию попал. Ну и подальше от греха - в Москву, домой.
– Крутояров вздохнул: Эхе-хе... В наше время таких порядков не было, чтобы из-за каких-то там фондов ублажать кого-то: коттедж отдельный, помидорчики свежие да виноград в столицу на самолете.
– Он помолчал и неожиданно лукаво улыбнулся: Кстати, и из-за вас имел нагоняй...

– Как это из-за меня?
– испуганно спросила журналистка.

– Что помешал, дескать, творчески работать, стеснил.

– Это когда у меня жила Надя Урусова с дочкой? Ну, знаете! возмутилась Баринова, - я скажу Фадею Борисовичу...

– И не Фадей Борисович это, и говорить ничего не надо, - отмахнулся Крутояров.
– Я сам за себя умею постоять. До Фадея Борисовича при мне трое директоров фабрики сменилось. Никого не боялся. Другой будет - тоже не сдрейфим.
– Он поднялся.
– После чайку - обязательно в постель. И укройтесь потеплее. Тогда толк будет.

Флора сердечно поблагодарила Крутоярова и, когда он ушел, забралась в кровать под одеяло. Уснула она не скоро, перед глазами мелькали кадры будущего кинорепортажа.

Разбудил ее стук в двери, сначала робкий, потом более настойчивый. Она крикнула:

– Войдите!

На пороге появился Евгений Иванович Анегин. Через его плечо заглядывал Виктор Берестов.

– Флора Юрьевна, разве так можно?!
– приложил Анегин пятерню к груди.
– Мы с ног сбились - где вы, что...

– Да ничего страшного, - успокоила его девушка.
– Немного перекупалась вчера...

– У нас же медпункт! В конце концов, нашли бы хорошего врача...

– Честное слово, Евгений Иванович, не стоило волноваться, - заверила его Баринова.
– А врач и здесь оказался. Прекрасный врач! Я совершенно здорова.

– Честно?
– недоверчиво спросил Анегин.

– Абсолютно.

Действительно, после чая с малиной и медом и сна она чувствовала себя бодрой, свежей.

– Ну, слава богу, - вздохнул Анегин и добавил: - И все-таки мы на вас в обиде...

– За что?
– полюбопытствовала Баринова.

– Скрыть от нас...
– он покачал головой.
– Хорошо, ваш коллега позвонил с телевидения. Лядов.

– А, оператор...

– Да. Он передал вам поздравления. Мы к ним присоединяемся.
– Анегин вынул из-за спины руку, в которой он держал букет пунцовых роз.
– С днем рождения!

– Спасибо, - смущенно откликнулась девушка.

Она попросила мужчин на минуточку выйти, быстро встала, застелила кровать и привела себя в порядок.

Анегин и Берестов вернулись с двумя сумками. Видя, что на столе начали появляться фрукты и закуски, Флора воскликнула: