Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
На доме - черная мраморная доска, и на ней вырезано золотыми буквами: ЖАРДИ. В воображении Бальзака это было Марли, это был Версаль. В глазах его критически настроенных друзей, да и в его собственных глазах, когда он смиренно соглашался видеть правду, это было шале с зелеными ставнями, узкое двухэтажное строение, с тремя комнатами на каждом этаже, с наружной весьма неудобной лестницей, которую называли парадным входом, "маленький и мрачный уголок", где зеленый участок, скорее надел, круто спускался к дороге и весь состоял из многоярусных террас, готовых весело сползти одна на другую при первом же грозовом ливне. Сделанные с большими затратами опорные стенки, которые должны были удерживать эти скользящие террасы, удивляли опытных людей своим упорным стремлением обрушиться. Ни одно дерево не могло укорениться в этих диагональных пластах почвы. Бальзак хотел выписать из Венеции сваи и балки из негниющего дерева, на которых покоятся великолепные венецианские
Лишь один Бальзак был невозмутим и не скользил на дорожках. Его поддерживала вера. По его мнению, он владел лучшим в мире земельным участком: на нем когда-то был прославленный виноградник, крутой склон благоприятствовал действию солнечных лучей. Поэтому Бальзак собирался разводить в Жарди тропические растения. Он намеревался посадить в теплицах сто тысяч саженцев ананасов. Ананасы продавались тогда в Париже по 20 франков, ну что ж, он будет отдавать свои ананасы по 5 франков, то есть получать на каждом урожае доход в 500000 франков. Расходы на рамы для теплиц, на уголь, на обработку земли составят 100000 франков. Следовательно, чистого дохода за год - 400000 франков. И ни малейшего риска! Верное дело!
Вместе с Теофилем Готье он искал на бульваре Монмартр лавку для продажи своих будущих ананасов. Помещение нужно будет выкрасить в черный цвет, по черному пустить золотую сетку, а на вывеске огромными буквами написать: "Ананасы из Жарди".
"В воображении Бальзака, - писал Теофиль Готье, - сто тысяч ананасов уже вздымали под огромными хрустальными сводами зеленые султаны из зубчатых листьев над крупными золотыми конусами с квадратными наростами; он их видел, он наслаждался тепличной жарой, он вдыхал тропические ароматы, жадно раздувал ноздри и, когда, возвратившись домой, стоял у окна и смотрел, как бесшумно падает снег на голые склоны Жарди, с трудом расставался со своей иллюзией..."
Первым жилищем, построенным в Жарди, был крестьянский домик прежних его владельцев, он стоял в той же ограде, что и шале Бальзака, в шестидесяти футах от него. В домике поселилась графиня Висконти со своей семьей. Бальзак поставил там самую лучшую свою мебель и часть библиотеки разумная предосторожность на случай возможной описи имущества. А в его коттедже, кроме кровати, стула, рабочего стола, не было никакой обстановки. На голых стенах он написал углем: "Здесь - облицовка из паросского мрамора. Здесь - резная панель из кедра. Здесь - роспись на потолке кисти Эжена Делакруа. Здесь - обюссоновский гобелен. Здесь - камин из полированного мрамора. Здесь - двери по трианонскому образцу. Здесь мозаичный паркет из самых редкостных пород тропических деревьев..." рассказывает Леон Гозлан. На полках были расставлены переплетенные в отдельные тома рукописи и корректурные оттиски произведений Бальзака во всех стадиях - от первой корректуры до окончательно выправленного текста. Около этих томов Готье заметил мрачного вида книжицу в черном переплете. "Возьмите ее, - сказал Бальзак, - это неизданные произведения, имеющие, однако, некоторую ценность". На титульном листе значилось: "Грустные расчеты" - там были собраны списки векселей с указанием сроков уплаты процентов и всей суммы долга, счета поставщиков, перечень долгов. Этот "сборник", стоявший рядом с "Озорными рассказами", "отнюдь не являлся их продолжением", как, смеясь, пояснил Бальзак.
Да, он по-прежнему смеялся, он не утратил своей "могучей жизнерадостности". Все счета из "грустного сборника" скоро будут оплачены - он примется писать пьесы для театра. Правда, драматургия не была его призванием: бальзаковский гений меньше блистал в диалогах, чем в описаниях, в анализе характеров или в широких исторических картинах. Но ведь пьеса, имеющая успех, приносила автору сто и даже двести тысяч франков, то есть в десять раз больше, чем роман, и он, Бальзак, конечно, быстро научится ремеслу драматурга, как научился он мастерству романиста. К тому же в пьесах очень мало текста, писать их можно гораздо быстрее. Он живо состряпает три-четыре пьесы при содействии подручных и вместе с тем будет продолжать свое главное творение.
В запасе у него было множество драматических сюжетов. В тетради "Мысли и фрагменты" их перечню была посвящена целая страница. Он набрасывал планы: например, "Оргон" - продолжение "Тартюфа" (первый акт был задуман неплохо); набросок "Ричард Губчатое Сердце", представлявший собою канву многообещающей драмы из времен Консульства. Необходимость вынуждала его быстро осуществлять свои замыслы, он решил тотчас же написать пьесу "Старшая продавщица" - буржуазную трагедию, происходящую в торговом
Бальзак пригласил в Жарди для совместной работы над "Школой семейной жизни" Шарля Лассайи, молодого, совершенно бездарного писателя, которого он почему-то считал "подающим надежды". У Лассайи был, по словам Алеви, "огромный рост и огромный нос. Вперед! Шагом марш! Нос предшествовал, дурак за ним шествовал". Помощник ужаснулся, когда увидел, какими темпами работает его наниматель. В час ночи слуга в ливрее будил его: "Барин просит вас встать". Потом Лассайи вели в столовую подкрепиться, на стол подавали отбивные котлеты, шпинат, очень крепкий черный кофе. Затем являлся Бальзак в монашеской сутане и уводил его в другую комнату. "Ну, пишите... Школа семейной жизни". И он принимался диктовать наброски сцен. Диктовал до семи часов утра. Такова была жизнь в Жарди. Перепуганный Лассайи, так же как некогда Сандо, как Борже, обратился в бегство. Простые смертные не могут сосуществовать со сверхчеловеком.
Зато прекрасным помощником оказался остроумный Лоран-Жан, который был на девять лет моложе Бальзака; настоящее его имя было Жан Лоран. Длинный, худой, сутулый, хромой, он ходил подпрыгивая и опираясь на палку. "Серые глаза его метали пламя", а язык - сарказмы. Он был рисовальщик и писатель, но рисовал мало и ничего не писал. Гаварни смеялся: "Бальзак держит его при себе для того, чтобы говорить людям при случае: "У меня в Жарди есть бесплодная смоковница". Но Бальзак главным образом "держал" Лоран-Жана за то, что этот представитель богемы умел развлечь его и был ему предан. Так же как и Леон Гозлан, он входил в ту веселую компанию, которая пировала на улице Кассини, когда Бальзак, забывая своих герцогинь, "с удовольствием и с пользой для себя якшался со всяким сбродом". Лоран-Жан со свойственной ему фамильярностью говорил Бальзаку "ты", называл его "миленький" или "дорогуша" и в конце письма ставил: "Прижимаюсь к твоей толстой груди". Матушка Бальзака обижалась, когда Лоран-Жан называл ее "дитя мое", и недовольно ворчала: "Разговаривай он с папой римским, и то назвал бы его "дитя мое". Однако этот чудак, фантазер и острослов был воплощением преданности. Он потихоньку платил мелкие долги Бальзака у Фраскати, выпроваживал неприятных посетителей. Взяв на себя обязанности посредника, он предложил "Школу семейной жизни" в Комеди-Франсез, но управляющим театра стал в это время Бюлоз, и Бальзак не мог ждать ничего хорошего от своего личного врага. Затем пьеса была предложена театру Ренессанс и после долгих переговоров отвергнута им. Однако ж она имела свои достоинства. Жерара де Нерваля восхищало то, что в этой буржуазной трагедии возродилась неистовая ярость Атридов. Бальзак читал "Школу семейной жизни" писателям (Стендалю, Готье), посланникам и светским людям - сначала у госпожи Кутюрье де Сен-Клер, а затем у маркиза де Кюстина. Он не пал духом и нисколько не удивился, что первые шаги в драматургии оказались для него столь же трудными, как и на поприще романиста.
В Жарди он закончил роман "Музей древностей", начатый в Женеве. Местом действия, так же как и в "Старой деве", был избран Алансон. Центральной фигурой вместо мадемуазель Кормон стала мадемуазель д'Эгриньон; Бальзак любил сочетать симметрии и контрасты. Когда он описывал, как Диана де Мофриньез в мужском костюме, с хлыстом в руке посетила старого судью, любителя цветов, ему пригодились воспоминания о Каролине Марбути, которую он в Турине водил в оранжерею адвоката Луиджи Колла. Большой мастер мизансцен, он прекрасно знал, какая бутафория скопилась у него на складе аксессуаров, и, порывшись там, отыскивал под слоем пыли полезную подробность и нужный образ.
В превосходном предисловии автора указана основная тема романа: все провинциальные знаменитости устремляются в Париж.
"Музей древностей" - это повесть о небогатых молодых людях, носителях знатного имени, которые приезжают в Париж и гибнут там: одного разоряет азартная игра, другого - желание блистать, того затягивает омут наслаждений, а этого - попытка увеличить свое состояние, кто пропадает из-за любви, счастливой или несчастной. Граф д'Эгриньон - прямая противоположность Растиньяку, другому типу молодого человека из провинции. Растиньяк ловок и дерзок, он добивается успеха там, где д'Эгриньон терпит поражение".