Прометей: повелитель стали

Рави Ивар

Названия месяцев, особенно длинных, Русам трудно было произносить. Но медленными темпами они запоминали названия месяцев и дни недели. В нашем обиходе стали появляться слова: «завтра, вчера, позавчера, послезавтра». Первое время все путались и замолкали, вытаращив глаза. Частая разговорная практика давала свои результаты, окончания стали проглатывать меньше и лучше их выговаривать.

Прибавление и вычитание давалось сложно: дикари не могли зрительно воссоздать образы, смотря на черточки и цифры. И это были самые умные среди них. Как ни странно, Зик лучше всех стал понимать арифметику. Сложить до десяти он мог без проблем, но спотыкался в вычитании. Нел показывала лучшие результаты в чтении и письме. Буквы, конечно,

были корявые, но прочесть при желании удавалось. Я задумался о бумаге и чернилах. Само собой, сделать нормальную бумагу было трудно, первое время можно было писать на шкурках, тщательно подготовив и зачистив внутреннюю поверхность. Но история моей Земли знала и папирус, на котором писали еще древние египтяне.

У меня были смутные знания, что изготавливался он из растения, похожего на тростник, путем расщепления и множественного склеивания. Загоревшись идеей, начал искать тростник или папирус: если его использовали в Древнем Египте, то климатически наше местоположение было похоже и не сильно отличалось. Вначале попробовал использовать вместо папируса траву, из которой местные женщины сплетали веревки, а Тук с успехом сплетала ткани.

Расплющив траву, выкладывал ее в ряд, сплошной стеной. Второй слой накладывал перпендикулярно и повторял процедуру дважды, получая толстый слой, склеенный рыбьим клеем. Все это несколько дней держал под прессом, получая довольно толстую простыню из травы, на которой теоретически можно было писать. Сама «бумага» получалась серо-зеленого цвета. Уколов палец, вывел несколько слов. Через две недели мой «папирус» приобрел землистый цвет и мои слова на нем практически невозможно было прочесть.

«Крапива», так я назвал растение, внешне напоминавшую мне эту траву, для изготовления бумаги не годилась: по мере высыхания цвет ее менялся от серо-зеленого до почти черного. Надо было искать папирус, который в моем понимании выглядел как нечто среднее между камышом и тростником. Мне кажется, что нечто похожее на тростник я видел во время вылазки за перевал, когда мы уничтожили крупный отряд черных. У самого истока реки Литании, где она только собиралась в реки из горных ручьев, было небольшое озеро, которое встретилось нам по пути. Оно располагалось слева и между нами была речушка, поэтому я его в прошлый раз не обследовал.

Мысль настолько захватила меня, что решил прямо с утра проверить свою догадку. Если это не папирус, то может тростник, а если это сахарный тростник? В любом случае, озеро и растительность на его берегу стоили того, чтобы их обследовать. Зика предупредил, чтобы с утра был наготове. Еще решил взять Бара, его старшего брата Рага и Лара. После раздумий, добавил к этому списку двоих лучников: Маа и Гау.

Можно было пойти и с меньшими силами, но тогда было бы затруднительно разбирать камни-ловушки на перевале. Несмотря на все попытки Мии завлечь меня в спальню, не поддался. В последнее время я мало уделял внимания Нел и решил компенсировать свое невнимание, к явному неудовольствию Мии.

В поход к озеру вышли, как только стало светать. Все пятеро спутников вооружились, словно на войну: копья, кожаные доспехи, луки, ножи и, как всегда, рюкзаки с запасом еды и воды. За счет этих рюкзачков, которые скорее были солдатскими сидорами, мы были независимы от охоты и оставались мобильными. Миновав лес, дошли до перевала, где сделали кратковременную передышку.

Во время отдыха и по дороге продолжал терроризировать своих людей, гоняя их по арифметике. Вопросы были типа: «Сколько деревьев в той группе, сколько нас человек, сколько птичек взлетело с деревьев». Моей целью было развить сообразительность и умение быстро считать на лету. Это может пригодиться во время боевых действий. Когда дошли до оставленных нами ловушек, пришлось изрядно попотеть, потому что камни были тяжёлые.

На первый взгляд, в долине ничего не изменилось: только

трава пожухла и вся долина окрасилась в буроватый цвет. Огромная куча костей, раскиданных на сотни метров — вот все что осталось от нескольких десятков трупов дикарей, которых мы уничтожили в прошлую вылазку. Теперь черепа, кости рёбер и конечностей лежали там, куда их утащили падальщики.

К озеру мы подошли только утром следующего дня: оно немного увеличилось и основная масса тростника теперь росла в воде. Первые сорванные стебли подтвердили мою догадку: растение легко резалось вдоль и разворачивалось, образуя трехсантиметровый лоскут в ширину. Если склеить все эти лоскуты в несколько слоев, должна получиться плотная бумага, похожая на картон.

Тростник мы резали несколько часов, набрав огромные охапки. Сам по себе он был легкий, но в то же время достаточно крепкий, чтобы не ломаться. Без ножа срезать не получалось, он гнулся и тянулся, выскальзывая из рук. Перевязав огромные снопы тростника, быстро перекусили и двинулись в обратный путь. Идти в темноте было трудно и ночевать пришлось совсем недалеко от места кровавого побоища.

Немного нервничал, когда снопы тростника протаскивали через лаз между камнями, но удалось это сделать, повредив минимум стеблей. Когда дошли до Плажа, поручил Нел, чтобы собрала женщин для продольного разрезания и намачивания тростника в воде. Через час уже большая группа женщин занималась тростником: показал как разрезать стебель и, распрямив, замачивать его в воде. Сам тростник был зеленого цвета, но стебель был с желтоватым оттенком, который сильнее проступал после замачивания.

Озадачил Наа и Мена варкой рыбьего клея, через несколько часов неприятный запах порывами ветра доносило до самого дворца. На второй день вместе с Зиком и Баром склеивали полоски тростника. Выложив первый ряд продольно, сверху накладывали смазанные клеем полоски перпендикулярно. Потом снова продольный и еще один перпендикулярный ряд.

Бумага получилась толщиной в хороший картон. Нарезал ее в три разных формата, чтобы минимизировать отходы. Сама бумага получилась слегка кремового цвета. Тиландер, пришедший за инструкциями насчет строительства дока, подкинул идею:

— Сэр, если вы это положите под пресс с большим весом, вода из бумаги уйдет и она станет заметно тоньше, — он даже сбегал до своих лесорубов, что пилили доски и принес несколько обрезков. Положив сверху доску на бумагу, придавил ее большими камнями — объем пачки сразу уменьшился. Те же манипуляции я провел с двумя другими стопками бумаги.

Тиландер хотел уточнить место для строительства дока, отмахнулся от него, разрешив выбрать на свое усмотрение. Я думал, как сделать чернила, но ничего путного в голову не приходило. Состава чернил не знал, писать кровью не было желания, так можно истечь кровью, пока письмо напишешь. Конечно, я помнил, что уголь оставляет следы на белом, но писать углем — означало тратить лист бумаги на пару фраз. Надо было придумать что-то похожее на гусиное перо для письма.

Следующие несколько дней продолжал обучение своих учеников, попутно думая о чернилах. Моей специальной ручки и карандаша надолго не хватит. При взгляде на карандаш подумал о графите. Но к своему стыду, я не знал, что такое графит и как он выглядит. Не знал, как изготавливают стержни для карандашей. Через несколько дней снял груз с одной из стопок бумаг: бумага стала суше, светлее и тоньше. Тиландер оказался прав насчет лишней воды в бумаге.

Карандаш и моя ручка писали на ней неплохо, но бумага все еще была мягкая и влажная: одно неосторожное движение протыкало ее, несмотря на толщину. Следовало оставить еще на несколько дней, для окончательного выдавливания воды. Зато мне пришла в голову идея попробовать сделать чернила, растворив уголь в воде. Каменный уголь отпал сразу, он не желал растворяться, только слегка окрасил воду в темно-серый цвет.