Прометей: повелитель стали
Шрифт:
Глава 23. Казнь Египетская
Чем ближе мы подходили к берегу, тем страшней выглядела картина в поселении: столбы дыма поднимались минимум в десяти местах. Среди пальм мелькали бегающие люди, но нападающих врагов я не видел, хотя до меня доносились приглушенные крики. Едва дождавшись, чтобы «Акула» подошла к пристани, я спрыгнул прямо с борта, едва не сбив с ног парня, что принимал швартов.
— Что случилось? — прокричал ему прямо в лицо, схватив за плечо.
— Беда, духи разгневались, — дрожащими губами пробормотал матрос, которого Тиландер решил оставить на берегу.
«Какая нахрен беда и разгневанные духи», — отпустив матроса, я побежал в сторону поселения. Едва добежал до пальм, сразу понял, в чем дело: деревья, кусты, людей облепили миллиарды летающих насекомых. В воздухе стоял непрерывный гул от многочисленных летающих насекомых, тучами прибывающих с юга. Едва я отбежал тридцать метров от полоски пляжа, как мое лицо, рот и тело облепили сотни насекомых, которые врезались в меня на лету.
Люди бегали по всему поселку, стараясь убить как можно больше насекомых, сбивая их ветками и затаптывая ногами. Почва под ногами местами напоминала болотную жижу, ноги скользили. Относительно свободным было только пространство возле костров. Увидел Лайтфута с факелом в руках, который носился между хижинами, давая инструкции. «Как хорошо, что успели убрать ячмень», — мелькнула мысль, но чечевица была еще не убрана. Вспомнив о ней, заорал, привлекая внимание американца:
— Уильям, чечевица!
Меня уже догнали матросы, что спрыгивали и бежали вслед за мной. Схватив горящий сук из костра, скомандовал:
— Берите факелы, надо спасти поле чечевицы, — показывая личный пример, побежал в сторону посевов, пробиваясь сквозь полчища насекомых. Саранча залетала в рот, билась в глаза, лезла в нос. Мое прибытие домой не осталось незамеченным: по пути видел, как из хижин выбирались испуганные люди и присоединялись к нам, хватая факелы. Мы опоздали: все поле было усеяно серо-зелеными насекомыми, которые буквально в три — четыре слоя пожирали чечевицу. Буквально за пару минут от моей чечевицы осталось пустынное поле, словно тут огонь прошелся с неимоверной силой. Мы давили насекомых ногами, сбивали на землю руками. Но насекомые только прибывали и прибывали.
Тиландер тронул меня за плечо и показал в южном направлении рукой: небо на юго-востоке потемнело, словно шла гроза.
— Саранча, основная стая, — я еле услышал американца от гула, что стоял в воздухе.
— Раскладывайте костры по всему периметру Плажа, — показывая личный пример, бросил свой факел и начал подбрасывать ветки, что мог найти среди живого ковра под ногами. Через десять минут еще десятки костров горели в Плаже, но это не могло остановить нашествие. Тысячами падали тушки насекомых прямо в костер, который начинал разгораться, но быстро затухал под десятками килограммов тел саранчи. Небо над нами стало заволакивать тучей, ручей, который протекал через Плаж, кипел от миллионов падающих в него тел.
Саранчи было так много, что в двух местах они остановили течение и ручей стал разливаться, выйдя из берегов. Один за другим гасли костры, не в силах переварить такое количество живого белка. На расстоянии двух метров силуэт человека размывался, а через пять метров его просто не было видно за плотной стеной из насекомых. Эту битву мы проиграли, нам оставалось только спрятаться в своих хижинах и ждать, когда эта прорва насекомых улетит обратно.
Схватив несколько ближайших к себе людей, крикнул:
— Скажите всем, чтобы укрывались в хижинах, ничего уже сделать мы не сможем.
За время, что говорил эту фразу, несколько насекомых попало в рот: выплюнул, сдерживая дикие позывы к рвоте. Не могло быть и речи, чтобы добраться до дворца: видимость была ограничена парой метров. Вытянув руки, чтобы не удариться о препятствие, вслепую начал движение в сторону предполагаемого дворца и хижин. Все время подспудно в голове билась мысль «Ест ли саранча людей?» Несколько раз натыкался на людей, которые, как и я, вслепую пылись добраться до укрытия.
На хижину я наткнулся совершенно случайно и, ощупывая шкуры, которыми была накрыта хижина, добрался до входа, также завешенного шкурой. Когда ввалился внутрь, в нос ударил резкий запах пота и мочи. Глаза понемногу привыкли к темноте: здесь находилось трое женщин и несколько детей, один из которых с урчанием сосал большую грудь женщины. Никого из них я не знал по имени, но все они знали меня:
— Макс Са, — с испугом и благоговением прошелестело среди них и женщины тычками уплотнили детей, освобождая мне место. Сотни насекомых были и внутри, большая часть которых уже была передавлена, а оставшихся пытались перебить дети и две женщины. Даже в хижине, укрытой шкурами, был слышен шум с улицы. Дымоходное и вентиляционное отверстие вверху хижины женщины заткнули куском шкуры. Саранча внутрь попадала через неплотный полог, но ее сразу убивали. У входа в хижину уже образовалась жижа из раздавленных тел насекомых.
Прошло несколько часов, но гул снаружи не уменьшался. Я уже начал беспокоиться за самолет и свой дворец из сруба. Интересно, догадались ли Нел и Миа закрыть оконные и дверные проемы. Если нет, то сейчас мой дом, наверное, похож на братскую могилу для миллионов тел саранчи. Дал себе обещание заняться оконным стеклом и навесить дверь, чтобы в последующем избежать такого нашествия.
Еще через час мне показалось, что гул стал слабее. Все это время ни одна из женщин не проронила ни единого слова, только периодически плакал грудной малыш. Получив сосок размером с мой мизинец, он молча сосал грудь и на время успокаивался. Гул определенно стал слабее и я, чуть отогнув полог, увидел, что стало немного светлее и видимость улучшилась. Можно было попробовать добраться до дома, ибо запах пота и мочи в хижине вызывал у меня тошноту. Мысленно поблагодарил небо, что обе мои жены так не пахли и мне удалось приучить их к гигиене.
Выйдя, снова оказался в туче из тушек насекомых, но плотность их в воздухе заметно упала. Видимость была примерно до десяти метров. Теперь я мог сориентироваться: все это время я укрывался в крайней хижине, что была ближе всех к скотному двору. Может эти женщины были свинарками и доярками. Но в полумраке хижины лица мне показались незнакомыми. До дворца добирался минут за десять и постоянно приходилось отмахиваться от насекомых, норовящих залезть в рот и нос.
Полчища саранчи редели и когда я уже оказался рядом с домом, основная туча насекомых уже улетела и в воздухе их было не так много. Но под ногами было столько, что каждый шаг нога по щиколотку погружалась в зеленую жижу. Дверной проем был завешен шкурой. Улучив момент, когда насекомых вблизи было мало, отогнул нижний край и скользнул в комнату. Мия среагировала на внезапно ввалившегося человека, но вовремя удержала тяжелую дубинку.
— Папа, папа! — наперегонки кинулись ко мне сыновья. Несколько светильников освещали комнаты, причудливо играя тенями. Все окна также были завешены шкурами. Кроме Мии, в комнате были Нел и оба ее брата с женами, прибежавшие во дворец, спасаясь от насекомых.
— Макс Са, ты вернулся, — повисла на шее Миа, бросив свою палку. Нел степенно подошла и прижалась бочком, но глаза сияли, мерцая загадочными отблесками в свете пламени светильника.
— Вы как, все нормально? Никто не пострадал? — я аккуратно отстранился от жен. На моих плечах, волосах, в самодельных шортах — везде была склизкая масса раздавленной саранчи.