Проникновение
Шрифт:
— «Hold Infinity in the palm of your hand and Eternity in an hour…». Купила в лавке в квартале пирамид. Песок меня успокаивает. Кажется, держу в руках своё время. Кажется, так оно принадлежит мне. И скучаю по статуям. Аморген сказал, что песчаную косу срыли, но ты же знаешь, вера умирает после человека. Хочется к ним прикоснуться. Песчаные статуи — смелые наброски моего прошлого, эскизы мечты, немногие из них успела воплотить в камне. Но скульптурам не нужен зритель, как и молитвам слушатель. Они живут сами по себе. Когда Аморген обучал меня, частенько читал «Диалоги» Платона об идеальном устройстве общества, где всякий — философ, музыкант, поэт. Бродили по Афинам, и я представляла себе этих мечтателей в сандалиях, как под средиземноморским солнцем сочиняют стихи, музицируют, философствуют. Открывают таланты и создают нечто прекрасное, сами себе и режиссёры, и актёры, и зрители. Творчество для них — путь самопознания и саморазвития. Искусство — мистерия для одного. Пустой театр, кино без плёнки — здесь и сейчас, на самом деле
— Мне жаль, Маугли, что так вышло. Но лучше забыть о песке, если хотим выбраться отсюда. И поторопиться, пока все пьяны и танцуют в масках. Уйдём незамеченными, в Карнавал никто не кинется за нами в погоню.
— Они сточили все лица у статуй в городских фонтанах и новые сделать не позволят. Я так и не нашла дорогу в гавань, теряюсь без ориентиров в пространстве улиц, блуждаю по лабиринту. Выхода нет.
— Выход — там же, где вход. Ты сказала: лабиринт огромен. Если сны — репетиция смерти, то здесь есть как тёмные, так и светлые места. Вдруг мы все ещё живы и можем проснуться? Улицы никуда не выведут, запутают, но вода не стоит на месте, течёт. Если поплывём по каналам, рано или поздно сумеем покинуть город.
— Мало покинуть город, нужно найти место, где снятся сны. Кире должен присниться мост через время.
— Ей снилось море. Но море нас отвергает: ныряя в волну, неизменно выныривал здесь, в городском канале. Придётся подчиниться воле воды. Нужна лодка. Но я проиграл её.
— Неужели играть в карты — единственный способ?
— Для меня — да. Больше ничего не умею. А заработанных монет и эфира не хватало.
— Не можешь победить честно, победи вопреки всему. Мою лодку забрали, а новую мы тоже не покупали. Помнишь круг пяти чувств? Волк видит носом. Ты почуешь лодку, беспечный хозяин бросил её под мостом. Опьянённый эфиром танцует на площади и скоро забудет своё имя не то, что лодку. Не смог выиграть — укради.
— Сдаётся мне, не всё так просто. Наверняка существует «высшая справедливость», иначе я бы выплыл и взобрался на борт корабля, а ты не очутилась бы в башне.
— Нет никакой высшей справедливости, а городом правит случай. Наши невольные мысли и чувства. В башне я многое поняла. Вспомнила историю Кодекса Гигас. Согласно легенде, монах-отшельник написал шестисотстраничный манускрипт за одну ночь не без помощи Дьявола, отметившего тенью свою страницу. Книгу называли «Библией Дьявола». Оправдали монаха современные учёные: провели углеродный анализ кожи страниц и выяснили, что он потратил на написание книги более тридцати лет. Тридцать лет затворничества и упорного труда! А что взамен? Есть люди — изгои, вынужденные заискивающе смотреть в лица других, унижаться и молить о возвращении в стаю. А есть отшельники, добровольно посвятившие жизнь уединению, чтобы создать нечто великое, что возвысит и их самих, и тех, кто нечаянно прикоснётся к творению. Монах нарисовал и Ад, и Рай, писал о выборе судьбы человеком. Люди и выбрали: страницу с изображением Дьявола открывали чаще других, поэтому она потемнела. Никто не оценил его труд, напротив, обвинили в своих же грехах. Так и мы, сами создаём город, как некогда создавали прошлое, переписывая его в голове, как роман, до бесконечности. Одни события со временем видим иначе, а другие скрываем и приукрашиваем даже наедине с собой.
— Тогда город должен был нас отпустить.
Маугли отвернулась к окну. Небо почти сравнялось цветом с тёмным убранством игорных столов. Луна медленно скользила вниз по рифлёной крыше.
— Не всякая мысль сбывается, в пространстве вариантов побеждает самый приземлённый, — ответила она.
— Мы же все хотели уйти!
— Но так и не нашли дверь. В лабиринте мы все — Тесеи. Я пыталась преобразовать город, ты догнать корабли. Оба чуть не погибли, я — в башне, ты — в море. Нам нужна золотая нить Ариадны. Ты несправедлив к Кире. Возможно, её мост через время призрачен, как лунная дорожка на воде, но Луна повелевает морскими приливами и отливами на Земле. Первый лабиринт был построен в Египте, там приносили быка в жертву Осирису, играли мистерию его смерти и воскресения. Миф о Тесее — её пересказ, победа над Минотавром и выход из лабиринта символизируют перерождение. Посвящёнными в таинство мистерий были жрецы. Кира пришла на землю жрицей и знает о лабиринте больше, чем мы. Обладает магией сна. Держит в руке нить наших судеб, плетёт её, словно Мойра. Я вмешалась в ваши сны в надежде освободить от прошлого, соединить вас, разорвать круг мести. Не смогла спокойно стоять и смотреть, как убьёшь её снова, вызвала ветер.
— Я не убил бы её, я любил…
— О! Поверь, мне довелось произносить эти слова! Вы оба были во власти прошлого и вряд ли сумели бы его изменить. Время себя охраняет, стирая нам память.
— Но я не хочу себя потерять.
— Никто не хочет. Ищи лодку, и можем двигаться в путь. Мы подождём вас. Аморген ещё не простился с братом.
Поднимаясь из-за стола, Маугли снова взглянула в окно.
— Ты не заметил, что луна уже много ночей подряд не убывает?
Промолчал в ответ.
— Береги Киру, — сказала она напоследок.
И мы зашагали каждый в свою сторону. Маугли — к площади, откуда доносилась громкая музыка. Будет искать Аморгена по звуку флейты. А я — добывать лодку в тихие переулки, подальше от нашего дома. В городе легко вернуться домой, найти кафе у фонтана, где назначена встреча, но никогда выход или окраину.
Остановившись на мосту, заглянул в воду. В лунном свете в канале — чёткое его отражение. Два полукруга: мост и его подводный двойник. Полный, замкнутый круг с тёмной точкой посередине. Древний символ рождения мира. А если и тебе снятся символы, обобщения, лично к нам не имеющие отношения? Перегнулся через перила, вытянулся что есть силы. Угловатая тень покачивалась на воде. Метнулся к перилам напротив. Тёмная точка оказалась лодкой. Кто-то спрятал её под мостом. Течение отнесло лодку на длину привязи, и корма высунулась из норки.
Эпизод 4. Время
Живой мечтала вырвать языки-стрелки у всех часов, чтоб онемело время. Чувствовала себя Матой Хари, пославшей воздушный поцелуй стрелкам перед смертью. Размышляла о том, что долголетия можно достичь, раздвигая рамки не жизни или физического существования, а субъективного восприятия времени. Дни с тобой на Мальте проживались как годы. А здесь моё время исчезло. Словно не лодка плывёт по течению, а город движется нам навстречу. Словно вышла на сцену и забыла роль, а вокруг мелькает и вертится карусель кошмарного сна. Клоуны в уродливых масках жонглируют факелами на площади. Горящие точки, линии, круги поочерёдно сливаются в фигуры жезла, чаши, ромба, меча.
— Не смотрите на них, заметят, — обернулся из другой лодки Ульвиг.
— Вряд ли. Они видят перед собой только факелы.
Ты знаешь, что огонь ослепляет. Через мгновение густой туман скроет площадь, как занавес, а время её сохранит память — хитрый иллюзионист: как кроликов из цилиндра извлекает на свет одни события, прячет другие. Двойственность символов Таро. Как бы ни старалась ехать помедленнее, вдоволь налюбоваться оливковыми рощами по краям дороги, всё равно жила взахлёб, боясь не понять, не успеть, не попробовать… будто смертник. И ничего не успела. Держу в руках песочные часы: песчинки мерцают, как задыхающиеся светлячки в банке. Моя память — могила светлячков, ничто не уцелело, нечего взять на борт. Мудрость черпается в умении ждать, длить своё время. Но мы не были мудры, наш ковш вечно оставался пустым. Мы не видели жизни. Ежесекундно поднимали на плечи каменные глыбы прошлого и будущего, не в силах оторвать глаз от узкой горной тропы. Тащили на себе жизнь и пропускали биение мира вокруг. У нас не было времени — по краям дороги, смотрели на факелы: не дай бог уронить их, случится пожар. Рождались обречёнными умирать, влюблялись с равнодушным предчувствием угасания, тратили и в итоге утрачивали себя из страха упустить время. Что дороже: неповторимое ускользающее, как песок сквозь пальцы, мгновение или точка внутри прямой, причастность, вся жизнь в одной секунде? Пятое измерение и «вечное сейчас» или шестое с его бурлящими потоками водопада воспоминаний? Принадлежит ли время человеку, как мысли и чувства, или, напротив, его создаёт? Появляемся на свет, благодаря встрече двоих, — мгновению в прошлом, но единственное место, где хранится вся наша жизнь — память. Собери десять свидетелей события — услышишь десять версий произошедшего. Время накапливается или течёт, море или река? Изменчиво или предопределено?
Ясно одно: «чудо памяти» не дано нам. Либо самоотречение и полнота момента, либо наша внутренняя империя, отменяющая настоящее. Восток говорит: «Весь мир — иллюзия. Свобода — в безмыслии. Ты — раб своих мыслей». «Думай, чтобы не стать рабом чужих, — утверждает Запад, — мысли правят миром». Струя времени: «Я не перекрывал воду, позволяя ей течь». Похоже, мы выбрали не ту чашу. Но «если бы вчера было завтра», сошли бы с ума. Не поймать, не одолеть змея, глотающего хвост. Его утешение нам — река, цепочка, последовательность событий. Короткая и конечная. Бессмертие — Сизифов труд. С годами подниматься в гору всё тяжелее. Понимаю, насколько ты устал нести на плечах не одну, а все жизни. Груда камней разом — на спину, на плечи! Чувствуешь, как трещат суставы и крошатся позвонки? В молодости человек жаждет всего и всё может, на излёте лет еле ползёт: пресыщение, скука и неудачи сгибают, старые раны саднят. Опыт тяжёл. Знаешь всё наперёд: что было, что есть и что будет. Всё перепробовал, ничего не желаешь. Хочешь начать сначала или, наоборот, иначе, но не найдётся книги, которой бы не читал. Память всех жизней — утопия, вечная старость. Твоё обещание жонглёрам на площади «стать теми, кем хотели, но не смогли стать при жизни» невыполнимо. Из жизни в жизнь они не покидали площади-сцены, выбрали её и сейчас, но с восторгом первооткрывателя: не помнят, кем были когда-то. Искорки пламени Прометея. Озарения. Творчество — фигуры ли на песке или огненные из факелов — лекарство от пустоты, защита от бессмысленности и никчёмности. Но скульптуры будут повторять друг друга: сперва неуловимые детали, потом копировать образы целиком, пока не превратятся в безликих янусов-близнецов. Жизнь коротка и конечна, потому что истощимы идеи, мысли, чувства. Никто не способен выдержать осознания тщеты собственных усилий. В городе освободились от разлагающейся плоти, но и здесь перетекаем друг в друга, стираемся, исчезаем. Погребальная маска мумий, бездна, поглотившая все лица на свете.