Пронзая ветер
Шрифт:
— Ты снова превратишься в крысу?
— Да, — неохотно отозвался Коросс. — Но может это и не так плохо. Маг из меня сейчас никакой. Вряд ли смогу защитить, если вы с Линем встретите достаточно сильного противника. Зато в теле крысы удобно прятаться от лишних глаз.
— Но почему так все произошло? Что пошло не так?
— В шкатулке должен был лежать образец моей крови, взятый до того, как я свершил трансформацию. Он бы запустил обратный процесс. Но туда что-то подмешали, и превращение свершилось не полностью. А самое печальное — скорее всего, это сделала моя сестра.
— Зачем ей это было нужно?
—
Ей хотелось дотронуться до его темных волос, погладить, пожалеть. То, что терпеть не могла крыса. Вряд ли это понравилось и Короссу. Он был таким независимым.
— Что ты теперь намерен делать? — помолчав, спросила она.
Молодой человек с хрустом переломил палку, которой ворошил костер, и бросил в пламя:
— Пока не знаю. Я многим ей обязан. Она рассказывала мне о тайнах магического искусства; давала хорошие советы, когда я в них нуждался; придумывала развлечения, когда мне было тоскливо. Так тяжело, когда человек, которого ты любишь и, казалось, понимаешь, оказывается опасным незнакомцем.
— Это так, — согласилась девушка и попыталась встать. — Надо возвращаться…
Но Коросс не позволил, притягивая ее к себе.
— Лани, пожалуйста, не уходи.
Сил сопротивляться не было. Ее тянуло к Короссу непреодолимо. Это было каким-то наваждением. Предостережения о том, что от него надо держаться подальше, тревожным колоколом стучали в голове. Но они уже не имели значения.
— Поцелуй меня, — произнесла она чуть слышно.
Так тихо, что не услышала саму себя. А может это сердце билось слишком сильно, заглушая звуки. Но Коросс услышал. Ладони коснулись щек, а дыхание опалило кожу.
— Лани, — прошептал он, касаясь ее губ губами.
Нерешительно, словно сомневаясь. А затем снова поцеловал. Теперь глубже, полнее. Так, что у нее перехватило дыхание.
— Подожди, — взмолилась она, и Коросс послушно отстранился.
— То, что я испытываю к тебе… Я помню, ты предупреждал, чтобы я держалась от тебя подальше. Что ты любишь другую. Я все это понимаю, но не могу ничего с собой поделать. Это такая пытка, — торопливо шептала она, снимая кольцо. — Ты же говорил, что тебе сейчас нужно много Силы? В городе ты поцелуем избавил меня от боли. Так освободи меня сейчас от этой глупой страсти. Она неправильная. Она иссушает меня. Так не должно быть. Любовь должна дарить радость, надежду. А здесь — тяжелая болезнь… Коросс, я хочу быть свободной. Пожалуйста, освободи меня! Выпей мою любовь…
И земля качнулась, стремительно уносясь куда-то вниз…
Ее разбудили брызги воды на лицо.
Шут был в одних штанах, а с волос его стекала вода, оставляя прерывистые дорожки на поджаром теле. Зеленые глаза опять сверкали ярко, словно звезды, а на лице обозначился легкий намек на румянец. Чем-то неуловимым он был удивительным образом похож на Коросса. Возможно хищной грацией движений, а может открытым взглядом, в котором за шторами вечной насмешки пряталась чуткая внимательность.
— Привет, грешница, — поздоровался Шут и засмеялся, увидев, как густо покраснела Ланетта, подтягивая к самому носу плащ. — Вот оно закостенелое женское тщеславие в полной красе! Где твоя неприметность? Куда потерялись уныние и болезненный вид? И что, по-твоему,
— Но ты тоже купался, — растерялась она, глядя на насмешника.
— Но ты это сделала раньше! — обвинил ее Шут.
— Ну, может на пару часов. Так что мое тщеславие не намного закостенелей твоего, — невольно улыбнулась Ланетта.
Ее радовало то, что вчерашнее уныние и печаль растаяли у него без следа. Перед ней опять стоял неунывающий жизнелюб. А главное, что они по-прежнему друзья.
— А где наш заколдованный принц? — спросил Шут, оглядываясь.
— Где-то здесь. Он снова стал крысой, — грустно поведала Ланетта.
— Ну и к лучшему, — легкомысленно заметил Линнок.
Двинувшись к пасшимся невдалеке коням, он бросил не оборачиваясь.
— Ты, давай, одевайся, и идем завтракать. Папаша Мот дал нам полчаса на все про все. А затем в путь. К вечеру он намеривается дать представление в Кобси. Заодно и потренироваться.
На поляне царило деловое оживление. Ланетта и Шут, наскоро перекусив, тот час включились в общую работу, помогая загружать тюки с вещами в повозку. Конечно, циркачей заинтересовала перемена во внешности их новых друзей. Но Шут объяснил это перевоплощение действием чертовски дорогого кросского снадобья, которое Линь, как заботливый брат, сначала попробовал сам, а потом уже разрешил выпить своей сестре. Циркачей вполне удовлетворило несколько неуклюжее объяснение. Больше к ним с расспросами не приставали.
В фургоне было уютно. Стучали мерно подковы, повозка мягко подпрыгивала на небольших неровностях. Ланетта и Ртуть сидели рядышком, глядя на убегающую назад дорогу. Шут и Ужик пристроились около девушек, прислонившись к стенам фургона. Коросс прятался где-то в глубине, но Ланетта остро ощущала его присутствие. От этого по телу пробегали приятные мурашки. Пока Папаша Мот правил лошадьми, остальные артисты вели неторопливую беседу.
— Я не очень давно прибилась к Папаше Моту, — обстоятельно и со вкусом рассказывала Ртуть о себе. — Сбежала из дома. Родители мечтали, чтобы я удачно вышла замуж за какого-нибудь преуспевающего ремесленника или купца, нарожала детишек и жила долго, сыто и счастлива. А я всегда была сорванцом. Когда мне нашли солидного жениха, я сбежала. Какое-то время переходила из труппы в труппу, понемногу обучалась искусству, но удержаться долго нигде не могла. Пару месяцев назад решила перебраться поближе к столице. Смотрю, на обочине стоит повозка. Какой-то страшилка у нее колесо меняет, а грустный старикан сидит рядом и слезы льет…
…Его жаркие поцелуи кружили голову, а неторопливые движения наполняли сладкой негой. Казалось, они плывут по бескрайнему океану, неторопливо покачиваясь в теплых ласковых волнах…
— …Потом он мне рассказал, что от него дочь ушла, — громко фыркнула Ртуть, и задремавшая Ланетта невольно вздрогнула. — Я ему так и сказала — ушла, потому что дура. От такой жизни уйти! Вечная дорога, новые люди, приключения! И все это променять на мужика. Представляете, она решила стать женой булочника!
— Какой кошмар! — возмутился Шут и сладко зевнул. — Как я понимаю твое негодование!