Пронзающие небо
Шрифт:
— И правда — что же это?!
Алёша быстро повернулся навстречу стегающему ветру, и, чуть прикрыв ладонью глаза, взглянул вперёд. До самого горизонта простиралась поверхность каменного моря, она дыбилась — не так сильно, конечно, как при шторме, но всё же Алёшу подкидывало то вверх, то вниз, и трудно было устоять на ногах, иногда, из общей массы вылетали отдельные камни, били его в грудь, в плечи, в голову… Горизонт не был отдалённым — ведь мрак сгущался, наползал.
Но над этим мраком, над всем Мёртвым миром высились величественные, неизменные влекущие к себе Врата — из-за их створок выливалось блаженнейшее сияние — тончайшие
Но Алёша сжал кулаки, и, бешено рассмеявшись, закричал иное:
— Ну что — теперь совсем немного до нашей последней встречи осталось!.. Ведь ты боишься!.. Боишься нас — ха-ха-ха!..
Камень ударил его в губы, разбили их в кровь, Алёша сплюнул, и, выкрикнув ещё несколько угроз, и, продолжая бешено смеяться, бросился вперёд. Волнение усиливалось, его метало из стороны в стороны, но он пылал, он жаждал поскорее добраться до цели, а потому, каким-то образом умудрялся сохранять равновесие и продолжать своё стремительное движенье.
Вокруг клубились, выли дико и яростное постоянно меняющие хаотичные свои очертания тёмные демоны. Их плоть разрывалась, выступали оттуда клыки, когти, шипастые щупальца, они бросались на Алёшу, но Чунг вспыхивал могучим солнцем, разил их холод потоками живительного тепла, и демоны, распадаясь на части, с пронзительными воплями разлетались — тут же собирались вновь, и вновь повторялось тоже самое…
Должно быть — это продолжалось очень долгое время. Алёша, не обращая внимание на удары камней (только глаза прикрывал), не обращая внимания на хлещущий, всё возрастающий ветер — всё бежал и бежал — его то в пропасть метало, то подбрасывало вверх, но Алёша не обращал на это внимание. Шаг за шагом — рывок за рывком… А потом понял, что вокруг скрипят канаты, огляделся — оказывается, совсем уже близко выпирал острыми, светло-серыми углами причал. Работали многочисленные механизмы, и отползали на них в разные части мёртвого мира каменные «корабли». Такой же серой была и окружающая местность — топорщащиеся сотнями острых граней светло-серые кристаллы — всё это мерно, мертвенно мерцало, и от мерцания этого болели глаза. Тогда же Алёша почувствовал, что сейчас вот будет возвращён, и, делая могучие последние рывки, понёсся к этой пристани, на разбитом его, окровавленном лице зияла дикая усмешка. Вот он вцепился в леденящие острые грани, цепляясь за них, стал взбираться, и всё выкрикивал при этом:
— Ну что — уж дрожишь верно?!.. Да — теперь я вступил в твои владения!.. Скоро, скоро мы встретимся и померяемся силами…
И как раз в это мгновенье Алёша был возвращён.
Алеша быстро поднялся и тогда только обнаружил, что был накрыт теплым одеялом; он поежился от холодного, северного ветра и с благодарностью принял из Олиных рук теплый кафтан — один из подарков Авины, а старец Дубрав расстелил на теплом днище ладьи скатерть-самобранку и вся она уже была уставлена разными яствами, но сейчас скатерть осталась без присмотра — старец Дубрав вглядывался в ледовые утёсы, которые вздымались из тёмных, веющих смертным холодом вод метрах в ста перед ними. Не оборачиваясь к Алёше, он проговорил:
— Вот, высматриваю место, удобное для нашей высадки. Снежная колдунья выстроила знатные стены, но и в них найдётся прореха. В этом не сомневайтесь…
— Как мы уже добрались до ледовых полей?! — воскликнул Алёша. — А я то думал — до них плыть и плыть…
Старец, продолжая высматривать место, где можно было бы высадиться, объяснял:
— Три дня и три ночи несла нас чудесная ладья от брега Лукоморья и до этого места. Конечно, Оля хотела разбудить тебя, волновалась… Но я знал, что в Мёртвом мире ты прорываешься вперёд и вперёд, что тебе нельзя останавливаться ни на мгновенье, а потому… Ага, вот и подходящее место…
Только он это проговорил, как ладья устремилась к берегу, и вскоре уже вплыла в расщелину меж ледовыми стенами, настолько узкую, что едва протискивалась меж скрежещущих стен лебедиными своими боками, но вот и конец — усыпанная ледовыми обломками пещерка, а за ней — ведущее вверх, изъеденное ветрами и временем, трепещущее зловещими тенями ущелье…
ГЛАВА 11
"ПОСЛЕДНЯЯ БОЛЬ"
Последним на ледовый берег сошёл Дубрав, но, когда Алёша и Оля, спешно, взявшись за руки, пошли вперёд, он окликнул их:
— Подождите… Одну минуту…
Старец повернулся к живой, лебединой ладье, склонился пред нею, и прошептал слова благодарности, пожелал ей счастливого возвращения в Лукоморье; белёсое, берёзовое сияние разлилось вокруг чудесного этого судна, и оно медленно, величаво, уже не задевая узких ледовых берегов, выплыло в морской простор.
А потом они пошли: впереди, гордо распрямив спину — Дубрав — позади Алёша, Оля, Вихрь и Жар. Огненный пёс настороженно оглядывал изъеденные тёмными шрамами древние ледовые стены, был напряжён, иногда скрежетали его клыки.
— Надо осторожней быть, вместе держаться… — начала было Оля, но договорить не успела.
Несколько особенно плотных теней над их головами, вдруг издали жуткий, леденящие вопли, и чёрными глыбами метнулись вниз, на идущего впереди Дубрава. Старец вытянул навстречу им руки, и бросил… букет живых, собранных в Лукоморье цветов. Ослепительным пламенем вспыхнули твари, завывая, слепо бросились в стороны, врезались в ледовые стены, и прожгли в них пещеры, из которых ещё долго вытекала горячая, грязная и смрадная вода. Так была отбита первая атака, но — это было лишь началом.
— До этого казалось, что под стенами навалены груды острых ледовых обломков, но вот они зашевелились, и с отвратительным скрежетом стали подыматься. Оказывается — это были сотканные изо льда людские фигуры, несмотря на их уродливость, острогранность, несмотря на то, что при движении некоторые из них (видно — самые древние), покрывались трещинами — они не были одноликой массой. В каждым из них угадывалось своё лицо — когда-то они были людьми.
И вновь ступил навстречу Дубрав, и ясным, полным прекрасного, сильного чувства голосом проговорил:
— Возьмите жар моего сердце. Всю Любовь свою отдаю вам. В Любви умираю, и это воскресит вас…
— Нет, нет… — тихо прошептала Оля.
— Прощайте. — Дубрав обернулся к ним, и в последний раз взглянул умиротворённым, вечно-любящим, бесконечно глубоким взором.
А потом Старец обернулся к ледяной толпе, до которой оставался один последний шаг. Он глядел на них тем же полным высшей, вселенской Любви взором, и толпа, никогда не видевшая подобного остановилась — он сам шагнул навстречу им, и проговорил: