Пропаданец
Шрифт:
Я начал икать. Такое со мной случалось обычно после переедания, а еще – когда я испытывал настоящий, животный ужас, во время которого даже мой Ктулху прятался в сортире и осмеливался глядеть в дырочку одним глазом. Ценой неимоверных усилий, еще туже сдавив петлей шею, я смог немного повернуть голову вправо.
И увидел кусок борта, призрачно-зеленого в свете луны.
Или это светится тело монстра?
Я начал икать быстрее. И тут за моей спиной родился новый звук:
– Гы-ы-ыххх!!!
Звук очень напоминал чих. Монстр простудился? На большой глубине, откуда он родом, должно быть, прохладно. Я не удивился бы, начни монстр сморкаться.
– Гы-ы-ыххх!!! Гых-х!!!
Да нет же, чихал человек, несомненно! Но этого не могло быть! С той поры, как я очнулся, прошло уже много часов. Любой раненый подал бы признаки жизни: стон, бормотание, крик. Но чихать? Неужто пираты оплошали и кто-то все-таки спасся? Да быть того не может! От старого пропойцы я слышал, что меркхары обшаривают корабль сверху донизу. («От гальюна до салинга, шынок! Буль-буль! Лезут во всякую щель, не скрыться от них и в самом глубоком трюме! Штобы спрятаться от них, нужно быть колдуном! Ик!.. Налей-ка мне еще из этого кувшина!»)
– Гы-ы-ыххх! Гы-ы-ыххх! – А потом, вслед за чихами, послышался звук, который нельзя было спутать ни с чем. Не будь я так уверен в том, что на корабле нет – ну просто не могло остаться! – ни одной живой души, я бы решил, что неизвестный блюет. А может, это бурчал желудок таинственной твари?
Однако вскоре выяснилось, что за спиной человек: в перерывах между приступами рвоты незнакомец со вкусом матерился.
Я решил, что настало время отозваться.
И что было сил замычал.
Реакция последовала незамедлительно.
– А? Кто здесь? Кто? Кто живой? Или это мне чудится с пьянки? Эй, ты, отзови… буэ-э-эээ… – Ну да, это был человек. И его скрутил очередной приступ рвоты.
Я замычал, как племенной бык – громко и страстно. Затем мне пришло на ум промычать незатейливую мелодию песенки «Морская распутная», которую тихонько – чтобы не слышала госпожа Нэйта – напевали матросы за работой.
Под сверкающей зареюМы латаем паруса.Голова трещит с похмелья,Хриплы наши голоса…– Эй! Эй! – кашляя, позвал незнакомец. – Да никак, «Морская распутная»? Чтоб мне! За недели этого проклятого плавания я выучил ее наизусть, причем сам того не желая! Матросня мне все уши ею прожужжала! А вот Рику хоть бы хны и Каруху нравилось! Эй, где ты? Может, раненый под мертвяками? Сейчас я тебя освобожу, дай только… буэ-э-э-эээ…
Если бы мог, я вырвал бы мачту и запрыгал с нею по палубе. Это был голос Франнога! Старый мудрец выжил! Но как? Каким образом? Почему его пощадили пираты? И что… почему он все время рыгает??? Я замычал уже совершенно непристойно.
– Подавай голос, сын мой, подавай голос, – проскрипел Франног еле слышно. – Я в такой темени ровно крот, вижу не дальше вытянутой руки… Гы-ы-ыххх!!! Погоди, я высморкаюсь! Где же платок? Нет, и здесь нет. Придется в рукав. – Раздался еще один знакомый мне звук. – Вот, уже лучше. Халат придется стирать. Да, раздобуду м-мыла и постираю. Завтра. Завтра утром. Ага. Ой, да что ж это здесь?.. Б-бортик… Чуть не выпал…
Я прогыгыкал еще два куплета:
Говнюки и лоботрясы,Охламоны, босота —Мы в команде все как братьяКроме боцмана – скота!Под сверкающей зареюМы гребем – корабль идет.На карачках, зад отклячив,Боцман у кормы блюет.Голос Франнога стал приближаться. Мудрец все говорил и говорил, то тихо, едва слышно, то громко, словно был туг на ухо. Однажды его голос прервался, послышался грохот – Франног упал, но, к счастью, ничего себе не сломал.
Прислушиваясь к голосу Франнога, я наконец сообразил, что мудрец не совсем трезв.
– Ой, я говорил, говорил, в питье важна уверенность, – пробормотал Франног уже неподалеку. – Ой, что я… Не уверенность, умеренность тут нужна! Пил ли я когда-то? Скажу откровенно – да! Но вот уже тридцать лет… ни единой капельки веселящих зелий… Ибо разум мудреца не должен быть затуманен, а для магии трезвость – наиглавнейшее условие… Ой! – Раздался звучный удар, это Франног стукнулся головой о мачту. Я зарычал, заурчал, загыгыкал что было сил.
Франног прохрипел что-то неразборчиво, но удар словно прочистил ему мозги.
– Эй, так ты здесь? Привязан к мачте веревками? – пробормотал он, и я ощутил прикосновение холодных пальцев. Они тронули мои затекшие кисти, нашли узлы. Мудрец несколько раз дернул за них, видимо надеясь, что от его анемичных рывков узлы развяжутся. Но меркхары не были простаками: если они вязали, то вязали на славу.
– Оу-у-гму! – промычал я. Что это означало, вам лучше не знать.
– О, с-сын мой! – виновато отозвался мудрец. – Мои пальцы не в силах совладать с грубой пенькой! Я пойду, добуду ножик… Побреду и найду… Ох, сегодня такая сильная качка!
Я учуял запах вина. Похоже, Франног проспиртовался на славу.
Старик, между тем, бубнил уже где-то в отдалении. Ему было скверно… Трезвенник, набравшийся вина! Я молил всех богов, чтобы старый мудрец не свалился и не заснул.
Прошла, наверное, вечность, прежде чем за узлы снова дернули. Проклятый мудрец подкрался тихонько, и снова со спины, так что я пережил несколько малоприятных мгновений.
– Запамятовал… – пробормотал Франног. – Вылетело из головы… У меня же был в кармане… Маленький, но острый… Рукоятка с накладками из перламутра… Я его всегда с собой… Очинять гусиные перья… И платок… носовой… рядом.
Он принялся перерезать путы, целеустремленно водя ножом туда-сюда. Он делал это долго, пыхтя и отдуваясь, пока не понял, что в руках у него не кинжал, а нож, с одной режущей кромкой, а перерезал путы он той, другой, которая тупая. Тихо ругнувшись, Франног перевернул нож, и вскоре веревки и канаты, которыми был опутан ваш покорный слуга (кому я брешу, ну кому? Ну какой я слуга, да тем более – покорный? Возьмите меня в слуги – я вотрусь в доверие и обесчещу вашу жену, а затем слиняю, обчистив дом), ослабли, а затем упали к ногам.