Пропащий
Шрифт:
А потом появилась Шейла. Ее зеленые глаза и шелк рыжих волос не выходили у меня из головы. Постепенно чисто физическое влечение – а оно было совершенно непреодолимым – сменилось более серьезным чувством, которое разрасталось, заполняя все уголки моего существа. Я думал о ней непрерывно, до нервной дрожи в животе. Сердце давало перебои каждый раз, когда мы встречались и я видел ее лицо. Когда мы с Крестом дежурили в фургоне, ему частенько приходилось тыкать меня в бок кулаком, чтобы вернуть к действительности, ибо я то и дело застывал с идиотской улыбкой, уносясь мыслями в страну грез, которую он в шутку называл «Шейлаленд». Я сходил с ума. Мы часто сидели
Мы подолгу гуляли, взявшись за руки. Сидели в парке, шепотом отпуская шуточки по поводу прохожих. На вечеринках я любил стоять у стены и наблюдать издалека, как Шейла ходит и беседует с другими гостями, и иногда ощущать приятный толчок изнутри, обменявшись с ней нежным взглядом или многозначительной улыбкой.
Однажды она попросила меня заполнить какую-то глупую анкету, которую взяла в магазине. В одном из пунктов требовалось назвать главную слабость своей девушки. Я подумал и написал: «Часто забывает зонтик в ресторане». Шейла улыбнулась, но сказала, что этого мало. Я добавил, что она слушает старые записи «АББА». Шейла кивнула и торжественно поклялась исправиться.
Мы разговаривали обо всем, кроме прошлого. По роду своей деятельности я к такому привык и особо не переживал. Вопросы возникли сейчас, а тогда это только добавляло остроты, создавая атмосферу тайны. А самое главное – получалось, будто прежде никакой жизни не было: ни любви, ни партнеров, ни прошлого. Мы начали жить лишь с момента встречи.
Так было…
Мелисса сидела рядом с отцом, я видел обоих в профиль. Сходство было очень сильным. (Я-то больше похож на мать.) Муж Мелиссы Ральф ходил вокруг стола с закусками. Он типичный менеджер среднего звена, опора Америки. Начищенные ботинки, аккуратная стрижка, твердое рукопожатие и ограниченный интеллект. Всегда энергичен и собран, и хотя не совсем зануда, но чувствует себя хорошо лишь тогда, когда все вещи занимают положенное им место. Кажется, что у меня нет ничего общего с Ральфом, хотя, честно говоря, я не так уж хорошо его знаю. Они с Мелиссой живут в Сиэтле и почти никогда у нас не бывают. И все-таки я никогда не забуду, какой была Мелисса раньше, пока еще не перебесилась. Она тогда всюду бегала с местным хулиганом Джимми Маккарти. Как блестели ее глаза! Как непосредственна она была, как полна юмора – неожиданного, даже парадоксального! Не знаю, что случилось потом, что изменило ее, напугало до такой степени. Говорят, это просто зрелость. Но я не думаю, что возраст может все объяснить. Было что-то еще…
Мелисса (мы всегда звали ее Мел) подала мне знак глазами. Мы отошли и сели в углу. Я сунул руку в карман и дотронулся до фотографии Кена.
– Мы с Ральфом утром уезжаем, – сообщила она.
– Что-то вы быстро.
– Что ты хочешь этим сказать?
Я молча пожал плечами.
– У нас дети, у Ральфа работа…
– Понятно. Спасибо, что приехали.
Она возмущенно закатила глаза:
– Ну как ты можешь!
Могу. Оглянувшись, я посмотрел на Ральфа. Он сидел с отцом и Лу Фарли, поглощая какой-то особенно пышный гамбургер. Из уголка рта у него свисала капуста. Наверное, мне следовало бы извиниться, но я не сумел.
Мел была старше всех нас, на три года старше Кена и на пять старше меня. Когда Джули нашли убитой, она просто сбежала. Именно так. Взяла мужа с ребенком и рванула через всю страну.
Я вспомнил о фотографии в кармане и внезапно принял решение.
– Я хочу тебе что-то показать.
Мне показалось, Мелисса вздрогнула, как будто ожидая удара, но это могло быть лишь отражением моих собственных чувств. Я пристально посмотрел на сестру. Эти обесцвеченные локоны до плеч, по-видимому, нравились Ральфу, но ей совершенно не шли.
Мы подошли к двери, ведущей в гараж. Я снова оглянулся: мой отец, Ральф и Лу Фарли по-прежнему сидели вместе. Мел посмотрела на меня с любопытством. В гараже стоял ледяной холод. Бетонный пол был завален ржавыми банками от краски, заплесневелыми картонными коробками, бейсбольными битами, старыми покрышками и прочим барахлом. Словно здесь произошел взрыв. Мусор покрывал толстый слой пыли. С потолка, к моему крайнему удивлению, еще свисала веревка. Когда-то отец подвесил на ней теннисный мяч, чтобы я мог тренировать удар.
Мелисса не сводила с меня глаз. Как ей об этом сказать?
– Мы с Шейлой вчера разбирали мамины вещи… – начал я.
Ее глаза сузились. Я собирался расписать в красках, как мы сортировали содержимое ящиков, рассматривая газетные вырезки и программы любительских спектаклей, где играла мама, и наслаждаясь старыми фотографиями – «Помнишь короля Хусейна, Мел?» – но не сказал ничего. Вместо этого я полез в карман, выдернул оттуда фотоснимок и сунул ей в лицо.
Много времени не потребовалось. Мелисса резко отвернулась, как будто фотография могла ее обжечь. Она судорожно втянула воздух и сделала шаг назад. Я двинулся к ней, но сестра подняла руку, останавливая меня. Когда она снова подняла взгляд, ее лицо было совершенно непроницаемым: ни удивления, ни боли, ни радости – ничего.
Я снова показал снимок. На этот раз она даже не моргнула.
– Это Кен, – тупо проговорил я.
– Я вижу, Уилл.
– И это все, что ты можешь сказать?
– А что ты ожидал услышать?
– Он жив. И мама знала это. Фотография была у нее.
Молчание.
– Мел…
– Я поняла. Он жив.
Ее реакция – вернее, отсутствие таковой – поразила меня до глубины души.
– Что еще? – спросила Мелисса.
– Что… Ты в самом деле ничего не хочешь больше сказать?
– А о чем тут говорить, Уилл?
– Ах да, я забыл – тебе надо возвращаться в Сиэтл.
– Да. – Она сделала шаг к двери.
Гнев снова овладел мной.
– Скажи мне кое-что, Мел. Тебе помогло бегство?
– Я не убежала.
– Врешь.
– Ральф получил там работу.
– Ну да, конечно…
– Ты не имеешь права меня судить.
Было время, когда наша компания часами играла в бильярд в мотеле возле мыса Код. Один раз Тони Боноза начал грязно проезжаться насчет Мел. Я вспомнил, как покраснело тогда лицо Кена и как он налетел на Бонозу, хотя был на два года младше и на двадцать фунтов легче.
– Кен жив, – повторил я.
– И что ты от меня хочешь? – В ее голосе прозвучала мольба.
– Ты говоришь так, будто это не имеет значения.
– Я не уверена, что имеет.
– Что, черт побери, ты хочешь этим сказать?!
– Кен больше не имеет отношения к нашей жизни.
– Ты не можешь говорить за всех нас!
– Хорошо, Уилл. Он не имеет отношения к моей жизни.
– Он твой брат.
– Кен сделал свой выбор.
– И что, теперь… для тебя он умер?
– А разве это было бы не лучше? – Она закрыла глаза и покачала головой.