Пропащий
Шрифт:
– Нет, – покачал головой Крест. – Ты полагал, что твой братец не смог бы спрятаться без денег. А ведь для этого ничего не нужно. Взять хотя бы бездомных, которых мы встречаем каждый день. Если кому-нибудь из них захочется исчезнуть, то какие проблемы? Раз, два – и нет его.
– На них не охотится полиция всего мира.
– Охотится… – презрительно повторил Крест. – По-твоему, каждый коп в мире просыпается по утрам, думая о твоем брате?
В этом был резон – особенно теперь, когда я знал, что мать, наверное, помогала Кену.
– Но
– Чушь! – скривился Крест.
– Ты не знал его.
– Мы с тобой друзья, правда?
– Ну да.
– А ты можешь себе представить, что я когда-то жег кресты и орал «хайль Гитлер»?
– Это совсем другое дело.
– Ничего подобного. – Мы вышли из машины. – Помнишь, ты как-то спрашивал, почему я не свел эту татуировку совсем?
Я кивнул.
– И ты послал меня ко всем чертям.
– Так вот. Я, конечно, мог свести ее лазером или как-нибудь еще. Но мне не хотелось забывать.
– О чем? О том, что было?
Крест сверкнул желтыми зубами.
– О том, что может быть.
– Не понимаю.
– Потому что ты тупица.
– Мой брат был не способен изнасиловать и задушить женщину.
– В некоторых школах йоги учат повторять мантры, – сказал Крест. – Но сколько ни тверди одно и то же, истиной оно от этого не станет.
– Ты что-то сегодня ударился в философию.
– А ты ведешь себя, как придурок. – Он погасил сигарету. – И все-таки, почему ты изменил свое мнение?
Мы остановились у входа.
– Пойдем в мой кабинет, – сказал я.
Войдя в здание приюта, мы прервали разговор. Люди обычно ожидают увидеть внутри что-то вроде помойки. Нет ничего более далекого от истины. Ведь здесь могут оказаться и наши собственные дети, если попадут в беду. Это главный принцип «Дома Завета». Правда, подобный подход несколько увеличивает финансовые обязательства наших спонсоров и нравится не всем.
Мы с Крестом замолчали, потому что в «Доме» все внимание должно быть обращено на детей. Они того заслуживают – хотя бы раз в своей нелегкой жизни стать центром внимания. Стараемся относиться к каждому из них – не побоюсь этого слова – как к потерянному и вновь обретенному брату. Мы их всегда выслушиваем, никогда не торопимся. Пожимаем руку, обнимаем, похлопывая по плечу. Смотрим в глаза, когда разговариваем. Такое нельзя подделать – дети сразу поймут, они чувствуют фальшь за километр. Мы их любим, любим по-настоящему, безраздельно и без каких-либо условий. И если не получается, просто идем домой.
Я не хочу сказать, что у нас всегда все получается. Напротив, гораздо чаще не получается. Мы теряем больше, чем спасаем, а тех, кого теряем, снова засасывает улица. Но пока дети здесь, им хорошо. Пока они здесь, их любят.
В кабинете нас уже ждали. Двое. Мужчина и женщина. Увидев их, Крест остановился, как вкопанный. Он принюхался, по-собачьи раздувая ноздри, и прошептал:
– Копы.
Женщина с улыбкой шагнула вперед. Мужчина стоял сзади, небрежно подпирая стену.
– Уилл Клайн?
– Да, – ответил я.
Она театральным жестом раскрыла передо мной удостоверение. Мужчина сделал то же самое.
– Мое имя Клаудия Фишер. А это Дэррил Уилкокс. Мы специальные агенты Федерального бюро расследований.
– Федералы! – с восхищением шепнул Крест, поднимая большие пальцы обеих рук. Он посмотрел на меня с уважением – неужели я удостоился такого внимания? Вгляделся в удостоверение, затем в лицо Клаудии Фишер. – Вы зря обрезали волосы, – покачал он головой.
Женщина захлопнула корочки удостоверения и высокомерно подняла брови, посмотрев на Креста:
– А вы…
– Легко влюбляюсь, – подсказал он.
Она нахмурилась и перевела взгляд на меня:
– Мы бы хотели переговорить с вами… Наедине.
Клаудия Фишер была невысокого роста, довольно подтянутая – тип отличницы-спортсменки из старших классов школы. Такие иногда позволяют себе расслабиться, но в строгом соответствии с планом. Ее волосы и в самом деле были коротко подстрижены и зачесаны назад, по моде конца семидесятых. Но ей это шло. Крупный нос, похожий на птичий клюв, в ушах – небольшие серьги в форме колец.
Мы, естественно, не особенно приветствуем подобные визиты. Я не склонен покрывать правонарушителей, но быть орудием полиции хочу еще меньше. Наш «Дом» задуман как тихая гавань, и сотрудничество с силовыми структурами подорвало бы нашу репутацию в уличной среде. А эта репутация значит для нас все. Мы должны сохранять нейтралитет. Быть своего рода «Швейцарией для бездомных». И кроме того, мой личный опыт общения с федералами – в связи с делом Кена – едва ли мог заставить меня испытывать к ним нежные чувства.
– Я бы предпочел, чтобы мой коллега остался, – заявил я.
– Это не имеет к нему никакого отношения.
– Считайте его моим адвокатом.
Клаудия Фишер окинула Креста долгим взглядом – джинсы, волосы, татуировку. Он поправил воображаемый галстук и сурово нахмурил брови.
Я прошел к своему рабочему месту. Крест плюхнулся в кресло по соседству и забросил на стол ноги в рабочих ботинках, подняв облако пыли. Фишер и Уилкокс остались стоять.
– Итак, – я положил ладони на стол, – чем могу быть вам полезен, агент Фишер?
– Мы ищем некую Шейлу Роджерс.
Этого я совсем не ожидал.
– Вы не подскажете, где ее можно найти?
– А зачем она вам?
Клаудия Фишер снисходительно улыбнулась:
– Не могли бы вы просто сказать нам, где она?
– У нее неприятности?
– Пока, – она сделала паузу и нахмурилась, – мы просто хотим задать ей несколько вопросов.
– О чем?
– Вы отказываетесь помочь?
– Я ни от чего не отказываюсь.
– В таком случае, пожалуйста, скажите нам – где мы можем найти Шейлу Роджерс?