Пропавшее достоинство
Шрифт:
— Выеби ее.
Я замер пытаясь собрать мысли вместе. В моей голове все перемешалось, я не мог понять что значит эта фраза. Подняв на него круглые глаза я переспросил
— Что сделать?
— Трахни. Накукань. Нафаршеруй сарделькой. Отдери! Ланн, ты уже не пацан, я думал ты уже всех тут девок на деревне перепортил, а ты приходишь ко мне со своими розовыми соплями! Ты совсем баран?
— Да уж, глупо было спрашивать у тебя совета! Ты меня совсем не слушал!!? Она не такая отец, она… -
— Какая не такая? Думаешь у нее там пизда поперек, а не повдоль? Выброси эти розовые сопли из головы, придурок. Иначе закончишь как я. Все эти мокрощелки одинаковы. Все чего они хотят,
Весь следующий день слова отца не давали мне покоя, пока я выбравшись в поля подальше от деревни изнурял себя тренировкой, делая взмахи клинком. Лишь поздним вечером я устало дошел до нашей усадьбы и заперев за собой ворота, медленно побрел к входу в особняк, когда мое внимание привлек свет в конюшне. Там явно кто-то находился. Конюха у нас не было уже очень давно, он ушел вскоре после смерти матери, а отец редко покидал поместье, да и конь остался у нас только один. Напрягшись, я покрался к конюшне, думая застать конокрада. Подойдя поближе, я услышал странные вскрики. Заглянув в неплотно запахнутые двери конюшни, я обомлел. Там был отец, он пыхтел обливаясь потом, а перед ним, на тюке сена, грудью вниз лежала Бала. Она хрипло вскрикивала каждый раз когда отец совершал движение. Мне показалось в тот момент что мое сердце остановилось. Холод побежал от него по всей груди, промораживая вены, мои глаза не желали признавать то что я видел перед собой.
И в этот момент, отец почувствовал с помощью Воли мое присутствие, повернулся в сторону входа и за волосы приподнял Балу с соломы. Ее глаза закатились, она хрипло дышала. Я неверяще смотрел в ее искаженное гримасой лицо, медленно пятясь. А потом отец ухмыльнулся, а я издав душераздирающий крик побежал оттуда. Я бежал покуда хватало сил, задыхался, падал, а потом бежал снова. Сердце нестерпимо сводило от боли, оно буквально рвалось из груди. Как же я тогда был жалок. А потом я рухнул на колени у ручья и увидел свое отражение в неверном отблеске воды. И внезапно все кончилось. Ненависть, боль, чувство обиды — все ушло. Я выгорел до дна и до самого утра безжизненно смотрел в свое отражение при свете луны, пока не взошло солнце. Лишь потом я медленно поднялся на ноги и побрел обратно. Добравшись до входа и отворив дверь, я столкнулся взглядом с отцом. Он сидел в своем любимом кресле напротив входной двери и пил. Увидев мой застывший взгляд он сухо спросил
— Теперь ты понял? — лишь в этот момент я осознал как я его ненавижу. Ненависть граничащая с желанием убить, начала разгораться в моем потухшем сердце. Но… Он был мой отец. Когда-то мой кумир. Образец мужчины. А теперь — всего лишь ублюдок, растоптавший мои юношеские мечты. В один день я потерял и любовь, и отца, и кумира. Я загнал ненависть поглубже в душу и сухо ему кивнув побрел в свою комнату, где я рухнул и спал до вечера следующего дня. Проснувшись, я пошел делать то к чему привык. Тренироваться. Выйдя из дома, я увидел фигуру, прислонившуюся к воротам. Подойдя ближе, я узнал ее. Побитая, в изорванной одежде, рядом с моими воротами стояла Бала с заплаканным лицом. Когда я подошел поближе, она подняла на
— Отец… Он прогнал меня из дома. Мне… Мне сейчас негде жить, Ланн. Можно я переночую у тебя в конюшне? — стук крови в моей голове зазвенел как набат. Холодная черная ненависть захлестнула меня с головой, в то время как какой-то человек моим голосом сухо и размеренно сказал
— Пошла вон шлюха.
— Ланн, я… — тихо, едва слышно пробормотала она, когда я взорвавшись заорал во весь голос
— ВООООН БЛЯДЬ! И ЧТОБЫ Я ТЕБЯ ЗДЕСЬ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ!
Она испуганно вскрикнула как подстреленная птица, в последний раз посмотрела мне в глаза и тихо пробормотав
— Прости меня… — убежала.
Больше я никогда ее не видел. Я не знаю почему Балу сделала это. Возможно отец ее купил помощью обещаний, или денег. Или же просто запугал. До меня доходили слухи что она стала проституткой. Барону Грейсеру же пришлось продать часть мебели чтобы заплатить виру ее отцу, который был вполне доволен этим, так как сумма виры оказалась гораздо больше чем приданое которое он надеялся получить отдав дочь замуж. К этому времени мне уже было плевать. Я тогда уже заковал свое сердце в стальной панцирь. Единственная причина по которой я оставался в том ненавистном месте, была моя сестра, Сэра. Единственный человек которого я тогда любил. Ей нужен был дом и нужен был брат, потому что отец ее презирал и ненавидел. Ненависть и любовь приковали меня прочными цепями к этому месту и я не мог их разорвать. Пока однажды отец не разорвал их за меня. Но это будет только через шесть лет, когда Сэре исполниться шестнадцать.
Проснувшись Ланну потребовалось десять минут чтобы вернуться назад к реальности. Сквозь приоткрытые створки окна доносились трели птиц и запах лесных трав. Солнце уже встало над кромкой деревьев, а значит давно перевалило за полдень. Со вздохом поднявшись и скривившись от боли в боку, парень оделся и вышел из комнаты. В этот момент, он ощутил вспышку чужой Воли неподалёку от дома. Волосы встали дыбом на затылке, он прежде не сталкивался с такой острой, узконаправленной волей. Она была не очень сильна, но заточена словно стилет. “Охотники, даже сюда добрались?” пронеслось в голове у барона, пока он заскочил в комнату схватил клинок и бросился наружу. Вылетев в двери и едва не скатившись по лесенке, барон застыл оглядывая пустой двор. До самой кромки леса окружающего дом ведьмы он не видел ни одного человека, не считая самой Ульмы, которая сидела неподалеку от входа на грубо выструганной скамейке и склонив голову казалось молилась. Спустя секунду она приоткрыла один глаз и кивнула парню
— Доброе утро, Белый. Спал бы еще, раны быстрее затянутся. Сейчас я закончу и накрою стол. — после чего вновь прикрыв глаза она замерла, а Ланн ошеломленно вновь почувствовал вспышку Воли. Сейчас он видел ее, узкий пучок направленный куда-то в сторону чащи леса. Никогда прежде барон не видел такого виртуозного и узконаправленного воздействия Волей, но это было не главное. Главное было то что его совершала женщина.
— Ты использовала Волю… — Ошеломленно произнес Ланн разглядывая спутницу.
— То что ты называешь Волей это всего-лишь частная часть целого, это проявление мужского начала, которое есть в каждом из нас. Даже во мне. — задумчиво произнесла ведьма открывая глаза вглядываясь в далекую чащу
— Так, я не понял. Ты что — мужчина? — ошеломленно переспросил Ланн
— Ты не барон, а баран, мальчик. Безусловно в женщине мужского начала меньше и сформировать Волю, как и использовать ее, намного сложнее. Но это вовсе не является невозможным как ты привык считать. Или ты считал что женщины вовсе лишены Эго?