Пропавшее войско
Шрифт:
— Река исчезла. Что будем теперь делать?
Летописец не ответил, продолжая молча смотреть на девственно-белую равнину.
— Так что? — повторил Нет.
— Пока ничего. Река не исчезла. Эту долину ветер продувает с севера, здесь очень холодно. Река замерзла, и ее покрыл снег. Днем мы сможем обнаружить Фазис.
— Ах вот как? А потом? Будем ждать весны и оттепели? Это, конечно, шанс, но когда твоя река растает, нас уже не будет: здесь не видно ни деревень, ни какого-либо укрытия, ни места, где мы могли бы пополнить запасы продовольствия.
Софос положил конец их спору:
— Мы разобьем лагерь здесь, а завтра, когда взойдет солнце, примем решение. Дикари, напавшие на нас, не с неба свалились: вероятно, где-то поблизости находятся их деревни. А пока что поищите дрова и разожгите костры: небо ясное, этой ночью будет очень холодно.
И вот воины, только что бившиеся с неприятелем и победившие, усталые и голодные, положили на землю копья и щиты, взяли в руки топоры и начали собирать дрова.
Ксен, тоже сражавшийся на протяжении нескольких часов и получивший несколько поверхностных ран, попросил меня его перевязать, после чего присоединился к дровосекам. Наш слуга расчистил достаточно большую площадку и поставил палатку, присыпав основание снегом. Я разложила шкуры, одеяла и плащи и зажгла лампу. По возвращении Ксен обнаружит здесь некое подобие дома, уюта и тепла. Несмотря на усталость, лагерь постепенно разрастался — палатка за палаткой, а некоторые мастерили шалаши из шкур, привязывая их к трем скрепленным наверху копьям.
Появились первые вязанки дров, заполыхали костры — символ жизни, продолжавшей гореть и не желавшей сдаваться. Я взяла глиняный сосуд с тлеющими углями и понесла его в палатку, чтобы немного обогреть ее; пока искала ячмень, который собиралась обжарить, чтобы потом растолочь в ступке на ужин, взгляд мой упал на ящик со свитком. Я бы что угодно отдала за возможность узнать, что же написал Ксен за те полтора месяца, что мы идем по течению реки… Мелисса! Может, она понимает греческие буквы и сможет сложить их в слова?
Я вышла на улицу, обошла весь лагерь и обнаружила красотку в той его части, где разместились аркадийцы.
— Ты мне нужна.
— Что ты хочешь?
— Пошли, объясню по дороге.
Уже у самой палатки я спросила:
— Ты понимаешь буквы?
— Ты хочешь знать, умею ли я читать? Да, конечно: женщина моего положения должна уметь читать, писать, петь и танцевать.
— Давай заходи. Прочти, что тут написано. — Я достала из ящика свиток и развернула.
— Ты с ума сошла? Если Ксен вернется, не сносить нам обеим головы.
— Сейчас он рубит дрова, а потом пойдет обсуждать с Софосом планы на завтра. Это происходит каждый вечер. Не беспокойся: я встану у входа и буду слушать, а ты читай вслух. Если он появится — предупрежу, и ты успеешь убрать свиток на место. Если спросит, почему ты здесь, скажу, что пригласила тебя погреться у жаровни.
Мелисса нехотя развернула свиток и прочла все то, что Ксен написал с тех пор, как мы дошли до берега этой проклятой реки.
Почти ничего!
Несколько фраз, расстояния, остановки — и то не все. Там не упоминались утомительные переходы, павшие, раненые, множество товарищей, которых мы потеряли, — длинная вереница трупов вдоль дороги в никуда! Ни слова об огромной горе пирамидальной формы и даже о решении следовать по течению реки. Ни единого знака, ни единой фразы.
— Ты уверена, что там больше ничего нет? — спросила я недоверчиво.
— Ничего, можешь не сомневаться.
— Не обманывай меня, прошу тебя.
— Зачем мне это? Клянусь, ты слышала все, что здесь написано.
Я сложила свиток и закрыла ящик.
— Пошли, — сказала я. — Провожу тебя.
Мы отправились обратно к аркадийцам.
— Почему ты так расстроена? — поинтересовалась она.
— Ну как же? Там нет ни единого слова о решении двигаться по течению реки и о его чудовищных последствиях.
— Ксен хотел зафиксировать лишь главное: в подобных условиях ему, разумеется, некогда вести летопись. Он сделает это позже, когда вернемся домой и у него появится время, чтобы вспомнить и записать случившиеся события.
— Хочешь сказать, что тебе это кажется нормальным?
— Не вижу ничего странного.
— А я вижу. Могу тебе вот что сказать: я была свидетельницей тому, как и в более тяжелых условиях он до самого утра делал заметки. А сейчас не пишет, потому что нe хочет.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Послушай, мне придется снова попросить тебя о помощи.
— Как? Тебе недостаточно того, что мы натворили сегодня вечером?
— Нет. У меня есть одно ужасное подозрение, и никак не удается от него отделаться. Я непременно должна понять, что происходит, и есть лишь один способ.
— Какой же?
— Пробраться в палатку Софоса, когда его там не будет.
— Забудь об этом. Я тебя люблю, но и себя тоже люблю, и у меня нет ни малейшего желания оказаться во власти того слюнявого старика, что сдает шлюх воинам в пользование.
— Нам грозит гораздо большая опасность — не только мне и тебе, но всем нам. Нам грозит… смерть.
— Прекрасная новость. Какие еще неожиданности могут нас поджидать при подобных обстоятельствах?
— Сейчас у меня нет времени объяснять тебе. Все узнаешь и поймешь, когда настанет пора. Ты ничем не рискуешь. Просто уговори Клеанора пригласить в свою палатку Софоса и Ксена, и может быть, еще кого-то из полководцев, пользующихся его довернем. Скажи ему, что верховный главнокомандующий прислушивается только к его мнению, и он должен попытаться понять, каковы истинные намерения Софоса, а также убедить его назначить срок, по истечении которого мы повернем назад.
Сначала он попросит тебя не вмешиваться, заявит, что это не твое дело, не женское, но потом поразмыслит хорошенько и, в конце концов, сделает так, как ты предлагаешь, выдав эту идею за свою.
— Ну и даже если он так поступит?
— Собравшись, военачальники тебя оттуда выставят, и ты скажешь, что побудешь со мной до окончания совещания.
— А потом?
— Мы проникнем в палатку Софоса и постараемся найти что-либо, способное раскрыть эту тайну.
— Прости, Абира, у меня не хватит духу. Я слишком боюсь.