Пропавшие среди живых
Шрифт:
— Вас забудешь, — усмехнулся Корнилов. — Все мечтаю подальше забраться, где телеграфа нет… Да, кстати, Белянчиков. У меня к тебе просьба. Я тут одного парня на ГОМЗ договорился устроить. В колонии ноги потерял. Рымарев Алексей Федосеевич. Шестьдесят шестой цех. Ты запиши его адрес и организуй переезд. Чего ему ждать, пока я вернусь. И чтоб с общежитием все в порядке было и с прочими благостями.
— Есть, товарищ подполковник. Все будет сделано. Отдыхайте спокойно.
Корнилов положил в чемодан две толстые тетрадки в черных коленкоровых переплетах. Одна наполовину исписанная, с беглыми, на скорую руку заметками, другая чистая. Первую Корнилов уже брал с собой в отпуск. Все хотелось свести в небольшую книжечку наблюдения за несовершеннолетними преступниками. Но работа продвигалась медленно. «Может, на этот раз осилю», — подумал Игорь Васильевич.
Корнилов уже хотел закрыть чемодан, как раздался звонок в дверь.
На пороге стоял Иннокентий.
— Не ожидал?
Игорь Васильевич молча посторонился, пропустил его в квартиру.
— Ну, здравствуй, — сказал Иннокентий, но руки не подал.
— Здравствуй, — Игорь Васильевич с недоумением смотрел на брата.
Они прошли в гостиную. Иннокентий сел в кресло и огляделся. Корнилов обратил внимание, что брат располнел. Лицо у него было загорелое. Коричневым, въедливым загаром, как могут загореть только селяне, никогда не загорающие специально, но много бывающие на воздухе.
Заметив раскрытый чемодан, Иннокентий сказал:
— В отпуск едешь? Слышал, слышал. Земля слухом полнится. А где мать?
Игорь Васильевич, стараясь быть спокойным, ответил:
— Мать в другом месте.
— Другое место — больница? — жестко бросил Иннокентий. — Этого ты добивался, забирая мать к себе. Хотел показать себя чистеньким, любящим сыночком? — Он распалялся, и голос его из чуть хриповатого превратился в резкий, крикливый. — Думаешь, я матери добра не желаю? Думаешь, отправили на остров, чтобы от старухи избавиться? Ради нее все и сделали, по ее доброй воле. Она там ни разу не болела. Я справлялся. А к тебе приехала — сразу слегла. Я и про это знаю. А теперь в больницу. Снова все по-старому.
Игорь Васильевич сцепил руки на груди и только твердил себе: «Держись, держись».
— Я знаю, — продолжал Иннокентий, — ты ее и взял-то только потому, что боялся людских пересудов. Да, может, еще для того, чтобы она тебе здесь готовила да рубахи стирала, пока ты своих уголовников ловишь…
Он все кричал и кричал, а Игорь Васильевич подумал: «Это он все потому говорит, что ему стыдно. Просто стыдно. И какой он ни заскорузлый душою, а почувствовал, что совершил подлость, и теперь кричит. И узнавал, наверное, у соседей, как здесь мы живем. Тайком приезжал и узнавал…»
— Что молчишь? — крикнул Иннокентий.
— Тебя слушаю, — ответил тихо Игорь Васильевич. — Ты тут столько наговорил мне… — Он помедлил немного и добавил: — Ты не ради матери приехал. Ради себя. Тебе хочется узнать, что матери плохо здесь…
— Ты, ты… — начал Иннокентий, но Игорь Васильевич не дал ему договорить.
— Эх, неужели ты сам не понимаешь? — сказал Корнилов с горечью. — Неужели ты только за тем и приехал, чтобы все это высказать?
— А ты думаешь, чтобы пожать твою мужественную руку? Как же, товарищ подполковник едет в отпуск. Почет и уважение! Он честно выполняет свой долг перед Родиной. А его младший брат раскаялся во всех грехах и приехал просить прощения за то, что получил от него пощечину… Ты только говоришь всегда так красиво — «мы воспитываем нового человека». А делаешь все для показухи. И мать для показухи с Валаама привез!
— Эх ты, младший брат, что с тобой стало? Глаза б мои на тебя не смотрели. Тоже мне игрок! — Игорь Васильевич сжал кулаки и шагнул к Иннокентию. Тот дернулся и в испуге вытянул руку, словно хотел прикрыться от удара.
— Вот что я тебе скажу напоследок. Мать не больна. И не в больнице, а в семье моих друзей. Пока я в отпуске… И болела она по приезде только гриппом. Да и то три дня. Не могу я утешить тебя, не могу твою совесть успокоить. А теперь можешь двигать к своей Татьяне… И торговать в свободное время свежими овощами. Чтобы потом в картишки с подонками сразиться или «Москвич» на «Волгу» поменять. Мне же сказать больше нечего. — Игорь Васильевич отвернулся от Иннокентия, подошел к окну.
За темной Невой, подсвеченная желтыми прожекторами, четко рисовалась решетка Летнего сада. По набережной бежали редкие автомашины. Город отходил ко сну.
Игорь Васильевич слышал, как поднялся с кресла брат, постоял, потом, тяжело шагая, прошел в переднюю. Открыл дверь на лестницу, вернулся, остановился в дверях, словно хотел что-то сказать, но не сказал. Хлопнула входная дверь.
Игорь Васильевич посмотрел на часы. Одиннадцать. Самолет на Минеральные Воды улетал в два, но добираться до аэродрома было довольно долго. Да и вообще в те редкие моменты, когда никуда не надо было торопиться, никого не требовалось опережать, Корнилов любил расслабиться, делать все не торопясь, с удовольствием ощущая отрешенность от служебной суеты.
«Ну что ж, пора, — решил Игорь Васильевич, — пора ехать». Он по старой привычке присел на диван, подумал в который раз, все ли взял с собой. «Кажется, все, что может потребоваться человеку в отпуске».
Уже закрыв дверь в квартиру, он заметил, что в почтовом ящике есть письмо. «Дороги не будет», — подумал Корнилов, но все-таки вернулся за ключом и вытащил письмо. Конверт был самодельный, помятый. Игорь Васильевич взглянул на обратный адрес. Там стояло: «Карельская АССР, остров Валаам…»
«Опять Лешка пишет… Наверное, с острова это письмо уже последнее. — Корнилов спрятал его в карман, не распечатывая. — В дороге почитаю».
На улице стоял яркий солнечный день. Все утро шел дождь, и воздух был чистым и свежим. Еле заметная дымка стояла над разогретым асфальтом. «От какой погоды уезжаю, — с сожалением подумал Корнилов. — Ребята в воскресенье наверняка на рыбалку подадутся. На Карельский… А я пить ессентуки семнадцатый номер… Эх!»
Подъехало такси. Новая «Волга» блекло-зеленого цвета. Корнилов посмотрел на номер и усмехнулся. 96-50 ЛЕГ. Из того парка, в котором работал Хилков.
— Приезжий? — спросил шофер, нематодой дядя в кожаной курточке. Видать, обратил внимание на то, что Корнилов все время смотрит по сторонам, словно видит город впервые.
— Отъезжий, — усмехнулся Игорь Васильевич. — В отпуск решил вот съездить. Минеральной водички попить, ессентуков.
— Тьфу, гадость, — сморщился шофер. — Ну, раз врачи приговорили…
Машина описала дугу, огибая Исаакий. У «Астории», поблескивая на солнце, выстроилась шеренга красивых финских автобусов. Около них толпились туристы.