Пророчество
Шрифт:
— Мари… я не могу. Ваш муж предоставил мне приют, я гость в его доме. Это будет… — Фразы повисают в воздухе недосказанными.
Женщина корчится на скамье, тело ее выгибается в одну, затем в другую сторону. Наконец она поднимает глаза, испепеляет меня взглядом. Я ранил ее гордыню, и ее гнев готов обрушиться на меня — щеки разгорелись, губы сжаты в тонкую белую линию.
— Одно слово моему супругу, — говорит она, и голос ее натянут как проволока, по которой ходят уличные акробаты. — Одно только слово, что вы осмелились дотронуться до меня, и вас выбросят из этого дома. Куда вы тогда денетесь? — Я не ответил, и она, еще выше вскинув голову,
— Конечно, это в ваших силах. Но зачем, Мари? Я вас ничем не обидел.
Она промолчала, отвернулась, зубы все так же стиснуты.
— Чего вы хотите от меня? — спросил я как можно мягче.
Она покачала головой, не отводя сосредоточенного взгляда от огня. Разгадать этого сфинкса не в моих силах, и я остаюсь при подозрении, что она пустила в ход свои чары, чтобы выманить у меня какой-нибудь секрет, думала, я окажусь слаб, поддамся. Впрочем, нельзя исключить и возможность, пусть призрачную, что она и впрямь испытывала искренние чувства или, по крайней мере, убедила себя в этих чувствах. В любом случае ни одна женщина не смирится так легко с тем, что ее отвергли, и нет хищника опаснее, чем оскорбленная женщина. Я опустился на пол перед этой нежной львицей, осторожно накрыл ладонями ее руки. Она не оттолкнула меня, но и не взглянула в мою сторону.
— Мари, — заговорил я, тщательно подбирая слова. — Мари, тринадцать лет я провел в монастыре. Я научился обуздывать желание. И сколь бы красивы вы ни были — а вы прекрасны (тут-то она удостоила меня взглядом, хотя все еще холодным), — я скован долгом уважения и верности вашему мужу и королю Генриху, его и моему господину. И я не хотел бы лишиться вашего уважения. — Если я когда-либо располагал им, но эту оговорку я воздержался произносить вслух.
Она в очередной раз стиснула губы, обдумывая и взвешивая мою речь, и наконец коротким кивком одобрила ее. Теплая волна облегчения прошла по моему телу. Я не хуже ее понимал, что она вполне способна отравить мне жизнь при посольстве, стоит ей только пожелать. С минуту я еще постоял на коленях, прикидывая, как быть дальше. Довольно одного неуклюжего движения, и гнев ее вспыхнет вновь.
— Может быть, на сегодня нам стоит закончить урок? — робко предложил я.
Она кивнула, и тут в дверь громко постучали. Я подскочил и выпустил из рук пальцы Мари, но поздно: Курсель, без приглашения ворвавшийся в комнату, застиг нас врасплох, и от его пронзительного взора не укрылась ни одна деталь этой сцены. Мари хватило совести хотя бы прикинуться на миг смущенной, но тут же она взглянула на своего злосчастного обожателя с лукавой усмешкой.
— Занимаетесь? — поинтересовался он — в шелковый голос завернут стальной клинок.
— Да, Клод, у нас все в порядке, благодарю, — лениво отвечала она. — Вам что-то нужно?
— Да, мадам. Гувернантка вашей дочери просила сходить за вами. Катрин не желает садиться за уроки.
Я внимательно следил за Мари и подметил ее первую, невольную реакцию — раздражение. Я видел, как досада стянула ее лицо в гримаску, но женщина тут же опомнилась и переделала выражение на более подходящее — материнской заботы.
— Неужто я должна все делать сама? За что мы ей в таком случае платим? — пробормотала она, поднимаясь и расправляя складки платья.
Она помедлила, словно соображая, следует ли попрощаться со мной, затем решительно выставила вперед подбородок и устремилась
— Я полагал, вы даете ей уроки для улучшения памяти? — заговорил он, опустив руку на дверной засов. — Похоже, ваши занятия имеют противоположный эффект: вы оба забыли о том, что она замужем. Интересно, что скажет по этому поводу Кастельно.
— Узнаем, когда вы донесете ему, — огрызнулся я, не поднимая глаз. Я был слишком занят, сворачивая лист с диаграммой и пряча его от пролазы Курселя.
— О нет, Бруно, я-то не донесу. Я нем как могила. — Он выдержал хорошо рассчитанную паузу. — Разве что вы дадите мне основания думать, что господина посла необходимо предостеречь.
— Не о чем его предостерегать, — буркнул я, поднимаясь на ноги.
— Разумеется, не о чем. Хотя господин посол весьма чувствителен в этом вопросе, что и неудивительно. Кстати, вы уже слышали? При дворе произошло еще одно убийство, в точности похожее на первое.
— Да, я слышал. Ужасная трагедия.
— Вчера вечером, можете себе представить, как раз в то время, когда все мы слушали концерт. То есть все, за исключением вас.
— Удивительное совпадение.
Курсель издал сухой, неприятный смешок:
— Никаких совпадений. Разве не таков принцип ваших собратьев-звездочетов? — И, тряхнув напоследок красивыми волосами, он вышел из комнаты, оставив меня наедине с неприятной мыслью о том, что мое положение в Солсбери-корте сделалось еще ненадежней прежнего.
Глава 10
Лондон, 1 октября, лето Господне 1583
— Мария Стюарт будет недовольна.
Томас Фелипс произнес это замечание, не поднимая глаз; взгляд его проворной ящеркой скользил по рядам чисел, из которых состояло только что ловко вскрытое им послание. От Уолсингема я слышал, что Фелипсу достаточно разок-другой прочесть новый шифр, чтобы полностью его усвоить, и говорил об этом Уолсингем чуть ли не с отеческой гордостью. Если б Фелипс не поступил на тайную службу ее величества, говорил Уолсингем, он бы прокормился, давая ярмарочные представления. Слухи о невероятной силе памяти этого человека, разумеется, заинтересовали меня, однако держится он отнюдь не так, чтобы с ним легко было наладить отношения. Напротив, он как-то совсем не умеет ладить с людьми, никогда не смотрит в глаза, ежится под чужим взглядом, если только его не попросят объяснить какие-либо тайны его ремесла, вот тут-то он пускается разглагольствовать странным, монотонным голосом, не делая паузы даже затем, чтобы набрать в легкие воздух, и обрушивая на голову спросившего неиссякаемые потоки сведений.
Здесь, в сумрачной задней комнате его жилища на Лиденхолл-стрит, где даже днем рамы закрыты и горят светильники — таинственность его работы не допускает открытых окон, — Фелипс казался неким сказочным лесным жителем, обитателем берлоги. Природа наделила его сверхъестественным интеллектом и уравновесила свой дар, лишив Фелипса малейшей внешней привлекательности: он приземист и широкоплеч, с тяжелой челюстью и плоским носом. Оспа исклевала его щеки.
— Разве Мария Стюарт когда-нибудь бывает довольна? — возразил я, следя за тем, как взгляд дешифровщика с легкостью проникает в содержание письма, перехваченного на пути от лорда Генри Говарда к Фрэнсису Трокмортону, который вновь снаряжается ехать в замок Шеффилд.