Пророчество

Пэррис С. Дж.

Мари ждала меня у окна, волосы были уложены в высокий узел, она, без сомнения, знала, что ее фигуре льстит этот серый предутренний свет. Едва я прикрыл за собой дверь, как она с горящими глазами подскочила ко мне, ухватила за рукав:

— Вы слышали, Бруно? Вчера вечером во дворце убили еще одну девушку! — Она чуть ли не смаковала новость.

— Это ужасно! Кто вам сказал? — Весь мой шпионский опыт понадобился, дабы придать лицу соответствующее выражение испуга и потрясения.

— Кто-то из слуг, — пожала она плечами. — Слуги поутру отправились на рынок, а город, я так понимаю, гудит слухами. Еще одна фрейлина королевы, и убита точно так же, как первая, — на груди у нее вырезали астрологические знаки.

Ласково, но твердо я отвел ее руку от своего локтя и устроился подле камина, протянув ладони к танцующему пламени. Не могу себе представить,

чтобы Мари поднялась спозаранку посплетничать со служанками, но кто ее знает. Если она не солгала, значит, известие об очередном убийстве распространилось с невероятной скоростью вопреки всем усилиям Уолсингема и Бёрли загасить слухи. Но это — если.

— Но ведь убийцу схватили несколько дней тому назад?

— Конечно! — Мари то жмурилась, то широко раскрывала глаза от восторга. — Значит, взяли не того человека или же их несколько. Подумать только, ее убили, как раз когда мы, ни о чем не подозревая, наслаждались музыкой! Кошмар! — Она театрально передернула плечиками. — Между прочим, я припоминаю, там началась какая-то суета: советники королевы входили, уходили, я тогда еще подумала, зачем же они портят концерт? Потом вошел граф Лестер, с виду очень взволнованный, и сел рядом с королевой. Это они, значит, обнаружили тело? Наверное, как раз в тот момент, когда вас расспрашивали насчет вашей методы запоминания? И вы ничего не слышали?

Мне почудилось, будто последние слова она произнесла с нажимом, и я поспешил заглянуть ей в глаза, но Мари преспокойно встретила мой взгляд и кротко сложила руки на груди.

— Я видел, как дворцовые стражи торопливо куда-то прошли, потом вернулись, но я ничего особенного не заметил. Меня отвели в какое-то дальнее помещение и там подробно расспрашивали о моей работе. Что бы ни произошло, это, наверное, случилось в другой части дворца. — Я даже плечами пожал, чтобы продемонстрировать, до какой степени все это неинтересно.

— Кто вас расспрашивал? — Легким тоном, но не сводя с меня глаз, так что сморгни я — и сразу выдал бы свое замешательство.

— Лорд Бёрли.

— А! — Она кивнула, улыбнулась, устроилась на скамье подле меня, расправляя и приглаживая свои юбки. Долго расправляла, пока не добилась желаемого эффекта. Тогда принялась за меня, провела пальчиком по запястью, будто нащупывая мой пульс, по нему сверяя, правду ли я говорю. — Вы ведь не станете обманывать меня, Бруно?

Под ее пальчиком кожа пошла мурашками.

— С какой стати мне лгать?

— Не знаю. Может быть, вы прячете от нас женщину? — покосилась Мари на меня с шаловливой улыбкой.

— Возлюбленную при дворе? — Я выдавил из себя ответную улыбку. — Где уж мне. Нет никакой женщины. Я живу отнюдь не так интересно, как вам представляется, мадам. Дни мои по большей части проходят в библиотеке, среди пыльных рукописей.

Опять эта кошачья улыбка. Мари аккуратно сложила руки на коленях. Я позволил себе тихонько выдохнуть: допрос вроде бы закончен.

— Что ж, посмотрим, может быть, нам удастся как-то оживить эти ваши скучные дни. Итак, Бруно, вы наставник, я — ваша покорная ученица. Я вся в ваших руках, придайте мне ту форму, какую пожелаете.

Благостное и кроткое выражение лица, но в уголках глаз затаилось озорство, на которое я предпочитаю не обращать внимания. Мне только и остается, что притвориться наивным, понимать все буквально, не дать намекам проникнуть глубже поверхности. Притвориться тупицей, которому не разгадать двойной смысл чуть ли не каждого ее слова.

Надо сосредоточиться на моей системе запоминания, решить, сколь многим я могу поделиться. Слухи, преследовавшие меня в Париже и догнавшие в Лондоне, разумеется, вполне справедливы: моя мнемоника — arsmemoria [9] — представляет собой нечто существенно большее, нежели подспорье для ораторов или костыль для забывчивых. Это сложнейшее магическое искусство, отточенное годами учения. Я разрабатывал его все долгие месяцы, когда скитался беглецом по Италии, а затем в библиотеках и архивах Женевы, Тулузы и Парижа. Это величайшее достижение — да, я готов заявить об этом без ложной скромности, — и мало кто из современников сумеет его оценить. Моя система впервые объединила классическую мнемотехнику с системой Фомы Аквинского, которая передается из поколения в поколение в моем ордене монахов-доминиканцев, и добавила к этим двум ингредиентам третий, самый мощный: древнюю египетскую мудрость Гермеса Трисмегиста. Без этого магического элемента мое учение

не представляло бы интереса для французского короля Генриха, ненасытного искателя эзотерических знаний. Право, его энтузиазм едва ли не компенсирует полное отсутствие таланта. Мари де Кастельно пользуется дружбой французской королевы, так что же ей известно? И вновь я стиснул зубы при мысли, что все это уловки, хитрый, запутывающий меня трюк. Но даже если так, с чего-то надо начать. Я положил перед своей ученицей большой лист бумаги, на котором нарисовал диаграмму, и откинулся к спинке скамьи, с некоторым удовлетворением наблюдая за тем, как она вертит бумагу так и сяк, вчитывается, пытается уловить смысл бисерным почерком выведенных надписей.

9

Искусство запоминания (лат.).

— Бога ради, Бруно! — взрывается она после того, как лист описал в ее руках полный круг. — Что из этого можно уразуметь?

— Это не для всякого разумения.

Как ни странно, женщина не обиделась, а обрадовалась:

— Понимаю. Для адептов, как выражается король Генрих. Ну что ж, я хочу стать адептом. — Она щелкнула пальцем по листу, скрестила лодыжки и пристроила подбородок на ладонь. — С чего начнем?

В самом деле, с чего? Я чуть не расхохотался ей в лицо. Система моя невероятно сложна, я и сам еще не все ее тайны постиг. Диаграмма, начерченная согласно с правилами, которые я изъяснил в книге «Тени идей», опубликованной в Париже незадолго до моего отъезда (собственно, и послужившей причиной моего отъезда), изображает концентрические круги по числу знаков зодиака, и каждый круг, в свою очередь, имеет деления и подразделения, так что общее число возможных комбинаций практически неисчерпаемо и полностью охватывает совокупность человеческих знаний. На этих своеобразных «колесах» представлены свойства элементов натурального мира, то бишь растений, животных и минералов, а на более высоких уровнях — человеческие открытия, весь спектр искусств и наук. Далее символы Луны и планет, созвездий и зодиакальных домов. Наконец — и в этом вся сила — имена и образы тридцати шести деканов зодиака, коих ни один человек до меня не отваживался призывать. Именно по этой причине ученые доктора Сорбонны и авторитетные богословы Парижа помавали головами и обвинили меня в колдовстве, ибо не хватало им света подлинного разумения. Моя система, ежели постичь ее верно, становится средством соединить все во Вселенной единой златой цепью, восходящей от низшей субстанции к образам в душе человека и выше, к богам времени, обитающим по ту сторону сфер планет, к богам, которые движут все, что мы именуем небесами и Землей. Человек, который сумеет полностью охватить сокрытые в этой системе знания, овладеет разумом Вселенной и в самом себе откроет божество, то есть ту часть человеческой природы, что во время оно свободно общалась с божественным разумом и с богами времени — прежде, чем знание это было утрачено. О, этот человек будет уже не «адептом», но уподобится Богу.

Вот что подразумеваем мы с Ди, говоря о возможности для человека войти в разум Бога, хотя относительно природы деканов мы сходимся не во всем. Ди, не решаясь достаточно далеко отойти от привычных форм христианской религии, именует этих духов ангелами и с ними-то пытается собеседовать через посредство Неда Келли, на коего совершенно напрасно возлагает такие упования. Я, со своей стороны, заведомо знаю, что подобные Келли никогда не сумеют достичь деканов. Покуда не рухнула великая египетская цивилизация и мудрость ее не была утрачена, священники и маги ведали тайну общения с богами времени и умели сдерживать и направлять их силу. Эти секреты бдительно хранились в архивах храмов, и, когда последние жрецы спасались бегством, они унесли с собой свитки с тайным знанием в дальние концы ойкумены. Среди этих жрецов был Гермес Трисмегист — иные отождествляют его с Тотом, божественным писцом богов. Имена деканов переданы нам в творениях Гермеса, но точные инструкции, как сообщаться с ними и как совершать восхождение, до сих пор скрыты от нас — как я полагаю, в утраченной пятнадцатой книге его трактата, книге, которая, по мысли Джона Ди, попала в руки Генри Говарда. Моя мнемотехническая система представляет собой попытку воссоздать этот метод настолько близко, насколько это возможно, не владея сокрытым в этой книге главным ключом. Но даже без этого ключа я привлек достаточно древних знаний, чтобы удостоиться костра, о чем и мне, и королю Генриху прекрасно известно.