Пророчество
Шрифт:
— Должен ли я принять это как предостережение, милорд?
— Примите это как совет, доктор Бруно.
— Благодарю вас: если повстречаю мага или астролога, обязательно передам ваши слова.
Говард собирался что-то возразить, но в этот момент голоса певцов угасли на последней, прощальной ноте и толпа взорвалась аплодисментами. Королева жестом поманила к себе мастера Бёрда. Он поднялся на помост и там, стоя на коленях, поцеловал милостиво протянутую руку ее величества, а затем, поднявшись во весь рост, поклонился залу. Под несмолкаемую овацию он повел свой хор гуськом через толпу, и высокие двойные двери распахнулись навстречу процессии певцов.
Случалось, что таким образом добывали (а то и теряли) состояния: если королева в настроении, симпатичное личико или удачный комплимент способны угодить ей; нельзя упускать такой шанс, и эти англичане явно не собирались его упускать. Но меня восхищало самообладание Елизаветы: как спокойно, будто ни в чем не бывало, двигалась она среди толпы! Если граф Лестер предупредил ее об очередном убийстве — в этот самый вечер, в ее собственном дворце, — королева ничем этого не обнаружила и (так мне показалась) намеренно держала себя так, чтобы ничего не заподозрили ни гости, ни собравшиеся в зале придворные. Я заметил, что Лестер шел вплотную за королевой и руку держал на эфесе своего меча.
Рядом с Говардом вынырнул Мендоза, положил ему руку на плечо, а меня смерил пренебрежительным взглядом.
— А, Еретик, — проворчал он, кивнув. Выдумал мне прозвище и был этим вполне доволен. Говорил он по-испански и не слишком разборчиво: слова увязали в зарослях черной бороды. — Глянь-ка на своего посла. На все готов ради внимания английской королевы.
Я повернулся в ту сторону, куда он указывал: Кастельно и в самом деле пытался проложить себе путь к королеве и на его лице застыло выражение трогательной, если не жалкой надежды — он тщетно ловил взгляд Елизаветы.
— Он бы на родного ребенка ногами наступил ради улыбки этой рыжей! — фыркнул Мендоза. — Все еще верит, будто удастся заключить союз между Англией и Францией, так, что ли? — И он воткнул в меня взгляд двух маленьких черных глазок.
— Об этом не меня следует спрашивать, милорд!
— Не увиливай, Бруно! Ты пользовался доверием французского короля, и посол вовлек тебя в государственные дела, хотя одному Господу известно, с какой стати! Отвечай: Кастельно донес французскому королю о том, что Гиз собирает армию для вторжения?
— И этого я не знаю. — Я так привык лгать, что даже сейчас, когда говорю правду, в голосе проскальзывают какие-то неискренние интонации. — Не знаю и не думаю, чтобы он сообщил королю.
— Вот как? Почему?
Поколебавшись, я все же пояснил:
— Из-за своей супруги. И еще потому, что не хочет усугублять страх короля перед герцогом.
— А еще потому, что не оставил надежду привести все стороны к компромиссу? Он воображает, будто сам управляет всем замыслом, будто он один способен
— Возможно. — Мне припомнились слова Фаулера: Кастельно слишком многим пытается угодить одновременно.
— Трогательная вера в дипломатию, — покачал головой Мендоза. — Прямо жаль его разочаровывать. Но ты-то проницательный малый, Бруно. Ты слишком умен, чтобы связать свою судьбу с монархом, дни которого сочтены.
— Вы подразумеваете Елизавету или Генриха?
— И того и другого. Обоих. Занимается новая заря, и людям вроде тебя и Кастельно пора определиться, на чьей вы стороне. Если ты пользуешься хотя бы мало-мальским влиянием на посла, порекомендуй ему не передавать королю всего, о чем говорят в посольстве. Entendido? Ясно вам? — Мендоза вытянулся передо мной во весь свой немалый рост, выпятил грудь, распушил бороду.
Разумеется, запугать меня ему не удалось, но и сил спорить с ним у меня уже не было. Я попросту кивнул в знак согласия и поспешил ускользнуть от него в кипящую толпу.
— Бруно!
Я обернулся на мое произнесенное шепотом имя и увидел у стены меж двух гобеленов Уильяма Фаулера в изящном костюме из серой шерсти. Берет того же цвета он зажал в руке.
— Чего от вас добивался Говард?
— В очередной раз напомнил, как он ненавидит меня. — Я оглянулся на эту парочку: Говард и Мендоза продолжали беседовать, сблизив темноволосые головы и не обращая внимания на придворных, пробивавшихся мимо них поближе к королеве.
Голова у меня шла кругом, я сам еще толком не понял, как истолковать этот короткий разговор с Генри Говардом. По-видимому, он опасался, не поведал ли мне Ди факты, которые я мог использовать против него, и поспешил предупредить меня, что в его власти уничтожить Джона Ди, а вместе с ним и меня. Однако мне все еще продолжало казаться, будто Говард пристально наблюдает за мной, и от одной этой мысли волосы дыбом вставали на затылке. Так это Говард или кто-то, им подосланный, видел нас с Эбигейл подле Холбейн-гейт? Я невольно вновь глянул через плечо, и впервые с тех пор, как началось это кошмарное дело, необоримый страх завладел мной.
— Что-то случилось? — шепнул мне Фаулер, придвигаясь поближе за спинами очередной парочки ревностных придворных. — Я видел, как вы вернулись — бледнее покойника. Подумал, неужели…
Я слегка покачал головой, намекая: тут не место для обсуждения.
— Советники ее величества все время то выходили из зала, то возвращались, — продолжал Фаулер, отмахнувшись от моего предостережения.
Я хорошо понимал, какого рода тревога снедает его, ибо мне тоже знакомо это беспокойство: не пропустил ли что-то важное, не оказался ли на обочине. В кои-то веки мне известно больше, чем проныре Фаулеру, я оказался конфидентом Уолсингема, и даже при таких обстоятельствах мне это было лестно.
— Бруно, вы здоровы? — теребил меня Фаулер. — Выглядите ужасно. Вам что-то Говард сказал?
— Встретимся завтра, — прошипел я сквозь зубы в ответ. — В два часа. Не в «Русалке», нужно другое место.
Он призадумался на миг, затем придвинулся ко мне еще ближе:
— «Митра», на Крид-лейн. В задней комнате. — Произнося эти слова, он уже начал движение мимо меня и растворился в толпе с присущей ему ловкостью — серый кот в сумерках.
Я стал проталкиваться в сторону Кастельно. Посол все еще пытался отвоевать позицию поближе к королеве, а Мари тем временем о чем-то шепталась с Курселем. Курсель заметил меня первым, слегка сморщил свой изящный носик.