Пророчица
Шрифт:
Но я, вероятно, сильно перегнул палку, заглядывая в печальное будущее Виктора и его приятелей, и невольно стал на позицию Калерии, которая нисколько не сомневалась, что человек, став на пагубный путь алкоголизма, закончит его очень скоро и бесславно, и высказывала свое мнение прямо в глаза Виктору без излишней деликатности, а в особых случаях даже жестко — не выбирая обтекаемых формулировок. Несколько таких стычек уже было зафиксировано в нашей квартирной летописи. Но на самом деле, никаким — даже начинающим — алкоголиком Витю назвать было нельзя. Он был — пока что — обычным парнем, который не привык отказываться от выпивки и который, не рассчитав, время от времени мог слегка перебрать, а то и набраться до состояния лыка не вяжет, однако еще не попал во власть нашей русской
В комнате Виктора, насколько я помню, мне бывать не довелось — наши отношения были очень поверхностные, — но заглядывать к нему, я иногда заглядывал. И сейчас могу передать только свое общее впечатление: в Викторовом жилище в глаза бросался «живописный» беспорядок (чрезмерной аккуратностью Виктор, судя по всему, не отличался, и вещи валялись где попало) и — не знаю, как здесь выразиться — некий «стилистический разнобой» в обстановке комнаты: тут же и обшарпанная койка с проволочной (не путать с «панцирной»!) сеткой, каких уже и в приличных общежитиях не осталось, и отличный обеденный стол из импортного гарнитура (правда, уже весь исцарапанный и с испорченной навек полировкой, на которой виднелись следы чайника и горячих кружек), тут же шикарный — мечта всякого парня в те годы — радиоприемник «Спидола», а чуть в отдалении — под столом — батарея пустых бутылок, рядом с пудовой гимнастической гирей. Когда я это писал, мне пришло в голову, что в характере Виктора и в стиле его обычного времяпровождения было что-то, напоминающее богему былых времен (я, конечно, знаком с ней, главным образом, по описаниям в художественной литературе, но кое-что похожее можно было наблюдать и в жизни значительной части советских журналистов) — при этом не терялось и сходство с нормами жизни, принятыми у «водопроводчиков» (как мы их себе представляем). Чувствую, что Викторов портрет получился у меня недостаточно выразительным: я-то его ясно вижу своим внутренним взором, а вот литературных способностей, чтобы представить его на этих страницах живым и ярким, мне явно не хватает. Надеюсь лишь на то, что детектив — жанр особый, не предъявляющий высоких требований к изобразительному мастерству описаний и портретов, а потому указанный дефект существенно не повредит моему роману.
На этом вступление закончено, и настырный читатель, дочитавший книжку до этих строк, а не перевернувший в нетерпении предыдущие страницы, знает о месте, времени и основных персонажах будущего действа ровно столько же, сколько и я. Теперь только от него зависит, сумеет ли он выцедить из моего вязкого повествования необходимые данные, позволяющие правильно оценить обстановку и распутать с их помощью все мои тайны и загадки.
Глава 4. Кровавое пророчество
Итак, я приступаю, наконец, к изложению событий, составляющих обещанную историю о жутком преступлении. Но, как читатель уже понял из названия этой главы, всё началось с пророчества, предшествовавшего последующим ужасам и достаточно точно описавшего события ближайшего будущего, хотя никто и не понял и не принял всерьез этого предсказания.
Следуя своей, складывающейся на глазах у читателей манере, я должен на краткий миг уклониться от темы и сказать два слова о формуле, послужившей заглавием этого раздела. С одной стороны, ее нельзя назвать цитатой, и в этом смысле я нарушил стройную, выдерживаемую до сих пор последовательность, но с другой — нельзя сказать, что это заглавие оригинально и я самостоятельно его придумал. Уж очень оно напоминает броские заголовки многочисленных бульварных книжонок, выходивших в начале века еженедельными выпусками, героями которых были ужасные разбойники и храбрые сыщики с их высосанными из пальца приключениями и подвигами. Сам я таких книжек в руках не держал, думаю, что и большинству читателей они не попадались. Однако содержание и стиль этой квазилитературной продукции, хорошо отражены в воспоминаниях писателей, например, у Валентина Катаева, бывшего в свои детские годы усердным потребителем таких «выпусков», так что и читать нам всю эту очевидную дребедень, вероятно, нет никакой нужды. Не удивлюсь, если среди этих творений была и книжка с названием «Кровавое пророчество». А посему вполне можно считать это «эффектное» словосочетание, если не прямой цитатой, то во всяком случае пародийным заимствованием из такого рода популярной литературы. Ну, а теперь к делу.
Произошло это событие, послужившее прологом ко всему нижеописанному, в один из воскресных июньских дней (не исключаю, что это было около 22 июня, хотя точной даты я уже не помню; правда, не «ровно в четыре часа» утра, как это пелось в известной песне, а около двенадцати часов дня). Входная дверь нашей квартиры отворилась, и из маленького коридорчика (читатель его, надеюсь, помнит) в основной коридор вышел Антон с портфельчиком в руке. Позднее, обдумывая его появление в квартире, я предположил, что он специально выбрал это время дня — оно было самым тихим, и шансы встретить в коридоре кого-то из жильцов были в этот момент минимальными. Утренние хождения на кухню и в ванную были уже позади, обе хозяйки (наиболее опасные в этом отношении) уже совершили свои воскресные вылазки в магазины, до обеда еще было далеко, а потому тот, кто хотел пройти в свою комнату не замеченным соседями, мог надеяться на успех. Но в этом случае Антону не повезло: навстречу ему, с какой-то тряпкой в руках, шла Калерия, очевидно, направлявшаяся на кухню. И все расчеты неудачливого конспиратора (а он впоследствии и сам не отрицал, что надеялся отложить объяснения с соседями на более поздний срок) пошли прахом. Калерия мигом уяснила, что «пацан» явился домой не один, а с дамой. Эта особа (несомненно женского пола) выдвинулась вслед за ведущим ее парнем в общий коридор и в свете, падавшем из ведущего на кухню проема, стала доступна для того, чтобы несколько ошарашенная ее появлением соседка могла разглядеть неожиданную гостью.
— Здравствуйте, Калерия Гавриловна, — выдавил из себя с некоторой запинкой Антон, явно смущенный встречей с нашей блюстительницей внутриквартирного порядка. — Познакомьтесь, пожалуйста… Это моя тетя. Матрена Федотовна.
— Здравствуйте… Ваша тетя… значит… — отреагировала на приветствие Калерия, неожиданно для себя перешедшая в обращении с Антоном на «Вы» и тем самым выдававшая свою минутную растерянность и отсутствие уверенности в том, как вести себя в данной ситуации. — Это какая же тетя? Что-то я не припоминаю. Откуда же она приехала? Из Белоруссии?
— Да нет. Почему из Белоруссии?.. Это тетя Мотя — сестра моей мамы. Двоюродная… или троюродная… Она поживет у меня немного.
Антон явно тяготился этим разговором и стремился побыстрее его закончить. Он потянул свою спутницу за рукав и сделал шаг в направлении к своей двери.
— Пойдемте, тетя Мотя. Вот моя комната.
Однако момент улизнуть в свою нору, воспользовавшись минутным замешательством соседки, был им бесповоротно упущен. Калерия уже оправилась от растерянности, и к ней вернулись обычное расположение духа и свойственная ей решительность.
— Нет, погоди. Что значит, поживет? — Она толкнула находившуюся рядом с ней дверь Жигуновых и через приоткрывшуюся щель окликнула соседку:
— Вера, выдь-ка на минуту.
— Вот. — Обратилась она к выглянувшей через пару секунд Пульхерии. — Антон тетю привел, собирается поселить ее у себя.
— Но это же ненадолго. Всего на несколько дней — совсем упавшим голосом пробормотал нарушитель неписанных конвенций коммунального общежития, успевший, правда, протащить свою тетю на пару шажков к заветной двери.
— Это хто же? — выдохнула наконец Пульхерия, тоже вышедшая в коридор и пристально уставившаяся на стоявшую перед ней Антонову тетю.
Теперь я вынужден прервать цитирование этой содержательной беседы, ведущейся в полутьме нашего квартирного коридора, и объяснить, что вызвало такую, можно сказать, оторопь и растерянность у моих много чего повидавших в жизни соседок. Нет никаких сомнений, что попытайся наш «Пацан» привести с собой любую размалеванную девицу или, вообще, любую женщину, какого бы возраста и устрашающего внешнего вида она ни была и какой бы родственный статус он ни пытался ей приписать, наши дамы ни на секунду не задумались бы над тем, что сказать Антону (да и кому угодно из нас) и как пресечь его поползновения, нарушающие правила приличия и моральные требования советского общежития. Годы, проведенные ими в вареве перенаселенной коммунальной квартиры, подготовили их к моментальной реакции на любую экстремальную ситуацию. Однако здесь они на какое-то краткое время опешили и не смогли сходу выбрать верный способ поведения, поскольку случай этот был особый и до сих пор им еще не встречавшийся.
Я никогда в глаза не видел тети Моти, осчастливившей нашу квартиру своим посещением в этот воскресный день. Меня тогда дома не было. Но и потом я не мог повидаться с ней, как бы мне этого ни хотелось, — так сложились обстоятельства, о которых я еще расскажу. Так что, всё, что я здесь пишу, — это всего лишь пересказ и передача впечатлений непосредственных участников этой сцены. Однако все рассказчики были на удивление единодушны в своих оценках и характеристиках, расходясь между собой лишь в незначительных деталях, и у меня нет ни малейших сомнений, что выясняющаяся из их подробных рассказов — а я обсуждал с ними эту сцену не раз и не два — картинка вполне отражает реальность, а не является их выдумками, да еще и приукрашенными фантазией, разыгравшейся у свидетелей в связи с последующими событиями.