Прорыв
Шрифт:
— Пётр, у меня возражений нет. Но есть моментик — противник подойти может, а вам с формированием состава и погрузкой возни много. Так что выделяй людей в работу, а я отдаю пленных. Договорились?
Тот кивнул молча.
— Коля! — окликнул я нашего нового помощника. — Минутка есть?
— Старшой, да хоть две, — ответил тот, оборачиваясь.
— Там два бэтээра есть, на ходу и с боекомплектом. — Я показал на трофейную технику. — У меня людей мало, а к противнику должны подкрепления подойти. Надо продолжать?
— Экипажи сколотить?
—
— Сделаем, не вопрос, — кивнул он и заорал: — Сашка!
Подбежал тот самый парнишка, что подгонял грузовик к станционному зданию. Я присмотрелся — лет двадцать, но похож на пятнадцатилетнего подростка, белобрысый, румяный, маленький, вёрткий.
— Саня у нас водилой и служил механом на бэтре, — пояснил Николай. — Считай, что в одной машине за баранкой человек есть. Я сам туда за стрелка сяду. На вторую сейчас найдём людей, крестьянину что за бэтр, что за трактор — разница невелика.
— Ага, без проблем, — мрачно сказал Саня. — Я «шестидесятку» до винтика знаю, куда хочешь на нём.
— Ну и давай на место, — кивнул я. — Жди команды.
— Есть.
Уже лучше, намного лучше. Теперь ещё позиции найти, ну и так сделать, чтобы грузовик взрывчатки без всякой пользы не пропал. Зря старались, что ли?
— Смотри, за урок взялись, — сказал Большой, указав на собирающуюся возле пакгауза толпу.
— Ага, хорошо, уркам полезно, — одобрил я начинание народных масс.
— А чего задумали? — залюбопытствовал Володя.
— А что бы ни задумали, то и на пользу, — отмахнулся я. — Лишь бы живыми не отпустили. Одним куском, по крайней мере.
С экипажами для техники разобрались быстро. Заодно организовали две пулемётные позиции на крышах, взяв под прицел подъезды к станции с юго-востока, единственного направления, откуда следовало сейчас ждать основных сил противника — других дорог не было. Позиции тоже выбрали легко, всё равно выбор был невелик. Отбиваться получалось лишь с маневра — высунулся из-за зданий, отстрелялся и спрятался, других укрытий не наблюдалось. Грузовик с селитрой разместили у самого переезда, через который противник наверняка должен был пройти. Ну почти наверняка, БТР и через рельсы спокойно переедет, расчёт на то, что сразу это сделать не догадаются.
— Старшой, тебя народ там зовёт, — подбежал ко мне какой-то паренёк, размахивая руками.
— На фига? — не понял я.
— Там этих кончать будут, люди говорят, что без тебя вроде нельзя.
Вот как. И ребёнка, считай, послали сообщить. Меняются времена, точно меняются.
— Давай, Серый, сходи, от нас делегатом вроде как, — сказал Сергеич. — Тут и без тебя пока справимся.
Ладно, идти так идти. Я за последние два месяца уже на всякое насмотрелся, удивить мало чем удастся. А те, которых «кончать» намерены, свою судьбу на все сто заслужили, нет с моей стороны никаких возражений по поводу того, что с ними делать собираются. Что бы ни придумали.
Люди стояли полукругом, мужчины, женщины, разве что детей в стороны отвели. В середине сидели пленные, притихшие, явно испуганные, до них только сейчас начало доходить, что правила действительно изменились радикально. Над всем этим тучей висело тягостное, недоброе молчание. Толпа словно лишилась жизни, как манекены все стояли. Ни разговоров, ни шевелений, ничего, только взгляды, в которых читался приговор. Когда я вошёл в круг, все уставились на меня, словно ожидая сигнала или команды.
— Старшой, сказать что хочешь людям? — спросил меня Пётр.
— Я по речам не великий мастер, — покачал я головой. — Сами разберётесь, не маленькие.
— Начали! — крикнул Пётр, вынимая из кобуры ПМ.
Помогали ему четверо мужиков, крепких, немолодых, с удивительно спокойными и даже скорее равнодушными лицами. Словно дрова колоть пришли или огород пропалывать — так они выглядели. Ухватив одного из связанных, они валили его лицом вниз на пыльный асфальт, и бывший учитель стрелял под лопатку из пистолета. Тело дёргалось и быстро затихало. Тогда мужики сноровисто снимали мотки проволоки с рук и ног и закидывали труп в открытые ворота склада.
Из двенадцати уголовников так поступили с шестью, выбирая тех, что помоложе, вроде как из милости. Пока кончали первых двоих, орали и матерились все пленные, но затем затихли. Кто-то обмочился, лёжа в расплывающейся луже, пахло и дерьмом. Но потом стало тише, словно до всех дошло, что спасения не будет. Один из пленных, молодой, чернявый, рыдал во весь голос, елозя мокрым, слюнявым и сопливым лицом по земле. Его кончили четвёртым.
А остальным начали распутывать только ноги, и Пётр стрелял каждому в бедро. А затем их по одному, невзирая на возобновившийся вой и крики, заталкивали, преодолевая сопротивление, в тёмное чрево склада, где уже шевелились, возрождаясь к нежизни, их бывшие дружки. Потом ворота захлопнулись, и слышен был лишь многоголосый крик из-за их стальной поверхности. И кто-то бился в них отчаянно, веем телом, но недолго.
А затем люди потянулись к небольшому составу из пяти платформ и небольшого маневрового тепловоза, который медленно вышел с запасных путей станции, погромыхивая двигателем.
— Серый, дело есть, — подошёл ко мне Николай. — Состав отправляем, но тут как вышло — машинисты появились.
— То есть без тебя справятся? — уточнил я, боясь обрадоваться раньше времени.
— Верно, — подтвердил он. — Без меня и без Санька, у того счёт личный. В общем, мы к тебе прибиться решили пока. Один бэтр на платформу грузим, и он с людьми уходит, всё равно лишний, а второй остаётся.
— У меня задание вроде как об стену убиться, — честно ответил я. — Уверен, что тебе оно надо?
— Должок за мной, отдать хочу. Так что спорь не спорь, а мы с вами.
— Докуда? — уточнил я главное.
— Я до «Шешнашки» с вами и оттуда в Нижний, к своим, — ответил тот. — А насчёт Санька не скажу, он, может, и вовсе остаться захочет. У него только мать была, убили её вчера, так что сам понимаешь… Зубами рвать готов.
Увидев, что я задумался, добавил: