Прорыв
Шрифт:
После того, как Ерёменко высказался, Мегрел помолчал, затем подозвал по-грузински молодого чернявого парня, скромно сидевшего в уголке на стуле. Тот подошёл, Мегрел ему минут пять что-то объяснял на родном языке, на что тот кивал и время от времени повторял: «Хо!» и «Ки, батоно!», а затем удалился. Арсанкаев же, подобно Циммерману, тоже молчал как камень.
— Я рад, что вы ко мне заехали, — заговорил Мегрел.
Несмотря на то, что большую часть жизни он просидел в России, сильный грузинский акцент в его речи оказался неистребим. Город Кутаиси, откуда Мегрел родом, был в Грузии самым не «русскоговорящим». Зато Мегрел
— Я рад, что вы приехали, и скажу вам, почему. Я только что распорядился взять под охрану железную дорогу. Хорошо, что вы меня предупредили, что собираетесь её разрушить. А чем вы так удивлены? — спросил Мегрел, обратив внимание на вытянувшееся лицо Ерёменко.
— По этой дороге ушли ваши враги, — несколько высокопарно высказался Анатолий.
— И что? Накажем за это дорогу, как царь Ксеркс высек море? — обнаружил знание истории Мегрел. — Разрушим её, чтобы никогда больше не возила наших врагов?
Ерёменко промолчал, не понимая, к чему клонит законник.
— Вы кого-то ловите здесь, на наших землях. Да-да, именно на наших землях, — опередил возражения Мегрел. — Мы, разумеется, благодарны вам за помощь в освобождении, за поддержку и прочее. Если бы вы не пришли сюда, не убили своих же коллег, призванных держать нас в зонах, скорее всего, мы здесь бы не сидели. Хорошо, что находятся люди, способные воткнуть нож в спину своим товарищам, чтобы достичь своих целей.
Ерёменко покраснел, но не от стыда, а от злости, однако смолчал. Он не ожидал, что тот, от кого он ехал требовать, будет разговаривать с ним в таком тоне. Да и прошлый опыт работы в зоне не давал примеров общения с уголовником в положении получающего выговор.
— Слава богу, теперь мы свободны, вооружены и способны защитить себя, — продолжал Мегрел. — Скоро вы отсюда уедете. Нет-нет, мы вас не гоним, просто вскоре разрешится окончательно ваша главная задача, та самая, из-за которой вы пошли на убийства и предательство. Разрешится так или иначе: вы или поймаете тех, за кем гонитесь, или не поймаете. Найдёте свой пластмассовый ящик или не найдёте. И уедете в любом случае. Вы не отсюда, вы издалека, вам здесь нечего делать.
Ерёменко молча смотрел в глаза Мегрелу, ожидая продолжения речи. Продолжение не задержалось, Мегрел всегда отличался слабостью к публичным выступлениям.
— А мы остаёмся здесь жить и выживать. Торговать по той же железной дороге, которую вам так хочется взорвать. А что вы так удивлённо смотрите? Торговать с Нижним Новгородом, я знаю, что там уцелели люди.
— Да кто с вами торговать будет? — поразился Ерёменко. — Вы тут такое творите, что немцы не творили, и ждёте, что с вами будут торговать?
— Если бы немцы в Советский Союз не полезли, то Сталин с ними торговал, — пожал плечами Мегрел. — Это теперь модно спорить о том, собирался ли он нападать первым или не собирался. А торговать к тому времени он уже торговал. Торговала Америка, торговали все, кто не стал жертвой нападения. И с нами будут торговать, потому что весь строевой лес идёт отсюда. Потому что его легко привезти в Нижний по этой самой железной дороге. Потому что его там можно перекупить у нас, а затем по реке, как в былые времена, с плотогонами спустить вниз или
Мегрел отвлёкся на то, чтобы налить себе чаю из фарфорового чайника. Его руки были изуродованы артритом, но помогать ему не бросились — он этого не любил. Арсанкаев тоже налил себе чаю, а из гостей к чайнику никто не притронулся. Обстановка уже не располагала.
— Так к чему я это всё, молодой человек… — обернулся он снова к посетителям. — К тому, что во вред себе никто действовать не будет. Мы своим людям дадим знать, и если увидят тех, кого вы ищете, они нам сюда сообщат. А мы сообщим вам. Обычная благодарность нам не чужда. Если у моих людей сил будет достаточно, они нападут, и если победят, то поищут ваш оранжевый ящик. А ещё они не будут препятствовать вам действовать на нашей земле, пока вы не начнёте наносить нам ущерб.
Мегрел отпил из чашки, достал из вазочки печенье, откусил, сверкнув слишком белыми зубными протезами.
— Понятие «ущерб» я буду толковать широко, — продолжил он. — Например, если ваш отряд бывших сотрудников режима начнёт убивать и мучить крестьян на моей земле, я сочту это нападением на меня…
— Да твои-то, Мегрел, тут сами что творят! — возмутился Анатолий.
Неожиданно заговорил Арсанкаев, с сильным чеченским акцентом, который, кстати, так трудно воспроизвести.
— Не твоя забота, что мы тут творим, — сказал он, хлопнув широкой крестьянской ладонью по цевью лежащего на коленях автомата. — У тебя своя земля есть, там свои правила устанавливай. Надо нам будет — мы тут всем голову отрежем и в футбол играть будем, не надо — пальцем никого не тронем. Они на нас работают — и пусть себе дальше работают. Так что слушай, что тебе говорят, если хочешь домой попасть, чтобы твоей башкой никто в футбол не играл.
— Ты с угрозами погодил бы пока, воин правоверный, — неожиданно прогудел Циммерман. — Из штанов не выпрыгни.
Циммерман в Чечне провёл обе войны, не вылезая из командировок, и к тамошнему местному населению относился не то чтобы совсем плохо, а вообще хуже некуда. Арсанкаев же его раздражал своей наглостью и самоуверенностью, которые читались в его взгляде. Подсознательно Циммер, как его называли подчинённые, начал искать повод для конфликта, хоть скажи кто ему об этом — он ни за что бы не сознался.
— А то так и доугрожаться можно, — добавил Циммер.
Спокойствие спецназовского командира было не наносным. Пока суд да дело, его бойцы на машинах распределились по ключевым точкам села и по поступлении сигнала могли бы начать настоящую резню. И поставить на её исход командир мог смело — у бандитов не было шансов. Всё же у него были не срочники недавнего призыва, а настоящие профессионалы, которых готовили в Центре по самой интенсивной программе, а до этого каждый из них успел и послужить, и повоевать.
Сам же Циммер предполагал такое развитие беседы и все требуемые приказы отдал заранее. Знал он и то, что в этой комнате он сам успеет перестрелять всех прежде, чем в его сторону раздастся хоть один выстрел. Да и стрелять-то ему не всегда требовалось, потому что кулаком своим, в габариты которого легко вписывалась пивная кружка, он мог дать по башке не хуже, чем кувалдой.
Арсанкаев повернул к нему побледневшее от злости лицо, сидевший у него за спиной здоровяк с чёрной бородой и в шапочке с зелёной лентой схватился было за РПК, но Мегрел поднял руку: