Прощальный вздох Тэнсая
Шрифт:
– Они здесь.
Дальше всё было смазано, как на картинах футуристических художников. Бой начался резко и неожиданно, будто враги ждали, пока Наруто скажет свою фразу.
Звон кунаев смешивался с тяжёлым дыханием и хрипением сражающихся. В воздухе витал запах крови и пота. Саске лавировал сквозь сыплющиеся сюрикены, брошенные скорее наугад, нежели с целью в кого-то попасть. Он двигался на инстинктах, ловко уворачиваясь от атак и занося катану над вражескими головами.
На долю секунды он забыл где находится и что с ним команда, от которой почти ничего не осталось. Наруто вытаскивал кунай из мёртвого тела шиноби, в то время как Сай оттирал испачканные в краске пальцы о края своего рваного плаща.
Что этот человек тут делал, Саске так и не понял. По корявым объяснениям Наруто в начале их пути он смог уловить малую часть смысла: Хокаге пожелал, чтобы хотя бы один член АНБУ их сопровождал.
Где-то на периферии сознания Саске вспомнились слова брата о том, что за их кланом следят члены Корня по приказу Данзо. Почему-то показалось, что Сай может быть одним из них – безымянным. Этот парень с трупным цветом кожи был странным, имея привычку улыбаться ни к месту, либо смеяться невпопад и без причины. Это напрочь выбивало из колеи, особенно в напряжённые моменты, когда с минуты на минуту могла разгореться яростная схватка.
Саске оглянулся в сторону леса: верхушки деревьев озарялись светом и блестели, утомляя глаза. С рассветом пришёл новый день, занимая место предыдущего. Появилось чувство, будто этого сражения не было, что оно являлось лишь плодом беспокойного сна.
Убитый шиноби, которого так оберегал Наруто, покоился среди зарослей травы, расточая сладкий трупный смрад, постепенно покрываясь сине-зелёными пятнами.
Саске убрал слипшиеся пряди с блестящего от пота лба, последний раз взглянул на поляну, усыпанную трупами, и, развернувшись, не спеша направился вглубь леса по тропе среди густых деревьев.
Путь лежал в Коноху, где в их поместье Учиха его появление всегда запаздывало.
***
Комната была большой, но мрачной, несмотря на старания матери создать уют во всём доме. Непримечательный, даже скудный интерьер, создавал гнетущую атмосферу – отец любил минимализм.
Цветы, стоящие на столике в углу, начинали увядать и выглядели несвежими. Похоже, мать забыла про них и не заглядывала в эту комнату. Значит, брат тоже ещё не вернулся с задания.
Саске сидел на пятках перед отцом, который, как статуя, замер с момента их прихода сюда и за всё это время не сказал ни слова, что ещё больше нервировало Саске. Он чувствовал пронзительный взгляд, прожигающий насквозь. От этого прямая спина покрылась холодным потом, а костяшки пальцев побелели, сильно сжимая край тёмно-синего юката. Казалось, прошла вечность, прежде чем отец медленно, как бы растягивая слова, произнёс приглушенным басом:
– В этот раз я доволен. Более чем.
Саске вздрогнул, словно его ударили, и, вопреки всем традициям, резко поднял глаза, всматриваясь в лицо отца. Тот выглядел умиротворённым, что случалось крайне редко. Такое происходило только в ситуациях с Итачи, когда он приходил с миссий и давал отчёт. На него, как на наследника, возлагались большие надежды, и от этого ответственность становилась необъятной, напоминающей тяжёлый груз, который Итачи нёс на своих плечах всю жизнь.
Никаких жалоб и отказа от своих повседневных обязанностей от него не поступало.
Итачи всё всегда делал сам – молча, тихо, как тень, без каких-либо разговоров и чьей-либо помощи. Иногда его хватало на то, чтобы вымученно улыбнуться краешками губ и ткнуть пальцами в лоб в качестве обещания, что в следующий раз он разделит с Саске свою работу и мысли.
Но Саске знал: следующего раза не будет никогда.
Брат скорее умрёт, чем признает Саске равным и поделится чем-то сокровенным. Он вёл себя отстранённо, словно они – чужие друг другу люди. Возможно, это из-за того, что у него всегда была куча работы, которой его загружал отец. В один из дней, после того, как Саске попросил Итачи потренироваться вместе и получил классический отказ, он мог поклясться, что в тот момент увидел отчаяние в глазах брата.
Любовь.
Которая могла убить и поглотить сущность в своём мраке. Она пугала своей неправильностью и, наоборот, притягивала своей запретностью. Это был тупик, из которого существует лишь один выход – поддаться и броситься в омут с головой.
Саске сглотнул тугой ком в горле, и, выйдя из продолжительного оцепенения, кратко ответил:
– Да, отец.
Механически качнув головой в знак того, что разговор окончен, отец встал с дзабутона1, оправил своё домашнее юката и жестом руки приказал Саске подняться с места.
– Ты устал. Сходи в купальню и отдохни.
Сёдзи задвинулись бесшумно, и лишь слабый скрип половиц оповещал о том, что Фугаку покинул комнату. Саске в изнеможении прикрыл глаза. Больше всего на данный момент ему хотелось увидеть Итачи.
Брата, которого он больше был не в силах ждать.
***
Итачи пришёл поздно вечером, когда только одна луна освещала их дом. Саске это понял, услышав приглушенный шёпот матери, которая что-то спрашивала, но сам вопрос он не расслышал.
Тихо поднявшись с футона, Саске медленно подошёл к сёдзи, аккуратно прикладывая ухо в желании узнать, что отвечал брат.
– Саске вернулся?
– Да, сегодня днём.
Итачи ничего больше не сказал, по-видимому, только кивнул и, судя по звуку удаляющихся шагов, направился в свою комнату.
В этот момент Саске овладело дикое желание прямо сейчас направиться к брату. Он хотел его увидеть, прикоснуться, распустить волосы и вдохнуть их запах, чего Итачи старался не допускать. Ещё будучи ребёнком, он выстроил невидимую стену между ним и окружающими его людьми. Его личное пространство боялись нарушать и отец, и мать, хотя первый, в большинстве случаев, всячески старался контролировать сына, что определённо злило Итачи. Это можно было выяснить по глубокой морщине, залёгшей между бровей. Только Саске мог понять, что значит то или иное выражение лица своего брата.