Прощальный вздох Тэнсая
Шрифт:
Часть 1. Глава 2.
Дорога была утомительной, длинной, исчерпывающей все жизненные силы. Обжигающий солнечный диск распустил свои лучи, которые, подобно стрелам, впивались в тело, напрочь лишая возможности идти с первоначальным запалом.
Саске, устало прикрыв слезящиеся глаза, потянулся к фляге с водой. Живительная влага была необходима как никогда прежде.
Зной, создаваемый напористым солнцем и безоблачностью, стоял невыносимый, и горячий воздух щипал лёгкие при каждом вздохе.
Раскалённый грунт напоминал угли, нещадно обжигая ноги. Пыль, поднимавшаяся от шагов, прилипала к телу, оседая толстой плёнкой, которая стягивала и раздражала кожу.
Рядом размеренно, не спеша, шёл Итачи, ни слова не сказавший за весь их путь и ни разу не взглянувший в сторону Саске. Он как будто не тут, не с ним, а далеко в своих мыслях, там, где его не достать.
О чём же ты думаешь, Итачи?
Обо мне? О нас? О нашей близости?
И, словно прочитав эти мысли, он повернётся и посмотрит странным, долгим взглядом своих антрацитовых глаз.
Хриплым, глубоким голосом скажет: «Да, Саске». И это его «да, Саске» ударит хлыстом, заставит очнуться от долгого сна, подтолкнет на действия, так старательно оттягиваемые им же самим.
Они остановятся посреди пыльной дороги в полной сором обуви, в грязной тяжёлой одежде, и посмотрят друг на друга так, словно впервые встретились за много лет разлуки.
И бросятся в страстные объятия, сольются в поцелуе, отбрасывая все правила и традиции – к чёрту их – наконец, отдаваясь воле своих чувств, желаний и эмоций.
Но этого не происходит.
Произнести это всё вслух Саске не решился – вопросы застряли в горле тугим колючим комом, который он усердно пытался вымыть водой. Поперхнувшись, он закашлялся, злясь на всё вокруг – на воду, на погоду, на мелкие камни, забившиеся между пальцами ног, но больше всего – на Итачи.
На его сдержанность, холодность, неприступность, на его безмолвие и безучастие. Саске бесился на всё, что его окружало в данный момент.
В смятых уголках глаз блестели слёзы, горло першило от нескончаемого кашля; и оттого, что он оказался в таком глупом положении перед братом, Саске брало самое натуральное бешенство.
Крепкая, тяжёлая ладонь легла на спину как нельзя кстати. Глухо хлопнула под лопатками, погладила и исчезла так же внезапно, как и появилась.
Саске обернулся и посмотрел на брата. Тот стоял на расстоянии вытянутой руки и смотрел прямо, ожидая, когда кашель успокоится.
Саске поморгал несколько раз, стряхивая с длинных пушистых ресниц слёзы. Сквозь пелену заметил, что Итачи отошёл и встал там, где изначально шёл, медленно, даже вальяжно оправляя складки помявшихся хакама.
Его хрупкие на вид руки молочного цвета на самом деле были довольно сильными и мозолистыми.
«Как его образ обманчив», – подумал Саске.
Какое всё ненастоящее, искусственное, лживое. Брат создавал ложное впечатление своим видом, словами, действиями. Он, словно актёр, перевоплощался и играл роли так хорошо, что узнать его настоящего не представлялось возможным.
Этот факт заставил Саске зайтись новым приступом бешенства. Итачи, заметив перекошенное от злобы лицо брата, перестал поправлять одежду и уставился на Саске с немым вопросом.
Причин для такого ощутимого раздражения не было. Было неудобство в виде усталости, но, чтобы так ощетиниться, нужно было иметь особый, веский повод. Итачи его не видел.
На долю секунды ему подумалось, что Саске почувствовал, что за ними следят, но отбросил эту идею, глядя на то, как глаза брата застелила пелена, а сам он весь подобрался, словно перед прыжком.
– О чём ты думаешь, Итачи?
Саске запоздало понял, что озвучил вопрос, мучавший его на протяжении всего пути. В этот момент ему всё показалось нереальным, как под толщей воды; удушающий зной был нестерпимым, больше всего ему сейчас хотелось добраться до ближайшей деревни, где бы их радушно принял какой-нибудь постоялый двор.
Итачи моргнул. Вопрос был странным и неожиданным. О чём он думает? Он не думал.
Мысли выветрились из головы, как только они прошли под массивными вратами Конохи, выбираясь на извилистую, блеклую ленту дороги.
Даже если бы он и думал, то только об одном – о Саске, но не признался бы в этом, несмотря ни на что. Всё было неподходящим в данной ситуации: положение, место и время.
Саске, так не считавший, смотрел в упор на брата и ждал, когда тот ответит. Итачи не спешил говорить, отчего он закипал всё больше.
– Скажи что-нибудь.
Итачи хотелось спросить, что ему стоило сказать, но громкий возглас брата заставил его невольно дёрнуться от неожиданности.
– Скажи что-нибудь!
– Я думал о тебе, Саске.
Слова вырвались раньше, чем Итачи успел их обдумать. Бешенство с раздражением слетели с лица Саске, оставив бледное лицо с удивлёнными, даже испуганными глазами.
«Он думал обо мне», – осознание этого вызвало у Саске кривую, дёрганую ухмылку. Ему хотелось смеяться. Безудержно, отчаянно, громко, до слёз, до боли в животе и груди.