Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
Шрифт:
– Та же картина!
– сказал этот ехидина.
– От сотрясения в мозгу обнаружилось что-то стоящее. Но, - продолжал Сас развивать свои гипотезы, - скорей всего, дело в адреналинчике и гормончиках: чуть меньше выделяется в организме, чем нужно, чуть больше - и психическое равновесие нарушено, человек начинает делать и говорить не то.
Он мне рассказал об одной американской миллионерше, которая за один день раздарила двенадцать миллионов. Хорошо, что детям пришло в голову ее обследовать. Мысль о том, что адреналинчик с гормончиками распоряжаются моими марками, показалась мне страшной. Но Сас их так по-приятельски называл: адреналинчик, гормончики. Просто не верилось, что он не может с ними договориться.
– Сас, - спросил я, - ты не мог бы как-нибудь на них воздействовать?
– Об этом еще рано говорить, - ответил Сас.
– Пока что мы остановимся на аутотренинге. Может, это как раз то, что тебе нужно.
Он за несколько минут обучил меня аутотренингу, и я пошел домой лечиться.
Я лег на диван, расслабился, как учил Сас, отключился мысленно от всего и сосредоточился на своем теле. Я стал внушать себе, как велел Сас: "Я сильный! Я контролирую свои поступки!" Но тут мне подумалось, что надо бы поконкретней. Я начал пользоваться другим внушением: "Я нормальный! Я никому ничего не дарю! Я ни для кого ничего не делаю за так! Я совершаю только разумные поступки!" Это внушение мне тоже показалось недостаточно конкретным и чересчур длинным. Я новое придумал: "Я никому не подарю своих марок! Не подарю - и все!" От этого внушения у меня почему-то начались судороги - аутотренинг мне вредил.
Я вскочил с дивана и набрал рабочий номер Пети Баша.
О том, как я посетил второго специалиста, который оказался
чересчур вспыльчивым и загадочным
– А кто его спрашивает?
– спросил меня недоверчивый голос.
– Один его большущий приятель, - ответил я.
– По очень важному делу.
– Гм, - сказал недоверчивый голос.
– Вопрос жизни и смерти!
– сказал я.
– Гм...
– сказал недоверчивый голос.
– Так и быть, постараюсь его найти.
Петя Баш не подходил к телефону. В трубку доносились голоса, и я уловил среди прочих слов и слово "адреналин". Я даже не вздрогнул: уже привык к таинственным совпадениям.
– Алло?
– спросил Петя таким голосом, каким спрашивают: "Какого черта?"
– Петя, мне нужно срочно с вами поговорить, - сказал я.
– Вопрос жизни и смерти.
– Я все время занимаюсь вопросами жизни и смерти, - ответил Петя. Говори, что за вопрос? Предупреждаю, лягушек я больше доставать не буду.
– Да какие там лягушки!
– сказал я.
– Дело касается меня: сына вашего большущего приятеля!
– А ну перестань лить!
– прикрикнул Петя.
– Говори, в чем дело!
– Вы должны меня осмотреть, - сказал я.
– Без этого ничего не поймете.
– Ладно, показывайся, - сказал Петя.
– Я скажу, чтоб тебя пропустили.
Петю я застал у того же окна, возле которого мы вели разговор о лягушках. Он как раз кончил пить кофе и передавал чашечку Евдокии Семеновне.
– Петя, - сказал я, - посмотрите на меня. Вы не замечаете во мне никаких перемен?
– А ну-ка брось свои закидоны, - сказал Петя.
– Говори, наконец, в чем дело?
– Петя, - сказал я, - мои глаза перестали бегать!
Евдокия Семеновна выронила чашечку - я услышал мелодичный звук. Но она и не подумала подбирать осколки. Она наблюдала. Петя быстро подошел ко мне, взял за руку и повел; у застекленной двери он подтолкнул меня в спину, так что дверь я раскрыл плечом. Я повернулся и крикнул:
– А еще доктор!
По лестнице поднимался мужчина в белом халате.
– Видели?
– сказал я.
– Вот они, теперешние медики!
– Не говори!
– ответил он.
Я вышел на улицу. Я был зол на всех реаниматоров, какие живут на свете. Я удивился, когда услышал Петин голос:
– Погоди! Какой-то ты все же странный.
– В том-то и дело, - сказал я.
– Странный и ничего не могу с этим поделать. Навязчивые мысли. Представьте, я уже дошел до того, что чуть не подарил свою коллекцию одному второклашке.
– Как это "чуть не подарил"?
– сказал Петя.
– Ты что, спятил? Такую коллекцию!
Вот с этого и надо было начинать: Петя тоже коллекционер. Но я в тот день слишком уж был не в себе.
Петя начал отдавать распоряжения: коллекцию запереть, а ключ принести ему или лучше папе отдать.
– Больше тебе ничего не хочется дарить?
– Я сейчас в таком состоянии, - сказал я, - что могу подарить все, что угодно. Вообще могу невероятное выкинуть.
Петю все это не удивляло.
– Все ценное запереть!
– сказал он.
– Понятно! Слушайся меня, я знаю, что говорю!
Он похлопал меня по плечу. Как-то уж очень уважительно провел рукой по моим волосам... и пошел к своим реанимируемым.
– Ничего страшного, - крикнул он Евдокии Семеновне, которая наблюдала за нами из окна.
– Папины гены прорезались.
– Петя, - сказал я, - вы ведете себя загадочно: объясните мне, что со мной.
– Хорошо, - сказал он.
– Однажды твой папа принес мне в подарок очень редкую книгу. Знаешь, почему он это сделал? Он считал, что эта книга мне нужней. Потому, видишь ли, что мне больше хочется ее иметь, чем ему.
Я ничего не понял. "Может, я отупел от переживаний?" - думал я и искал связь между той книгой и моей коллекцией, но никакой связи, хоть убей, не находил. Я подумал: "Петя и сам малость не в себе перерабатывает".
Но все же я успокоился: если бы что-нибудь серьезное со мной стряслось, Петя бы догадался, - все-таки врач. Да и запереть на ключ все ценное - очень полезный совет.
Я заторопился, выскочил на дорогу, и тут выяснилось, какой опасности подвергаются люди, лишенные бокового зрения.