Прощание с кошмаром
Шрифт:
Он ждал, что ответит Белогуров. Ждал очень долго.
— Тем более вам с Чучельником стоит поднажать, — устало и тихо ответил наконец тот. — И знаешь что, — он пьяно то ли икнул, то ли всхлипнул, толи хмыкнул, подавившись нездоровым смешком. — Я даже рад, что с этой китайской порнушкой все так нескладно получилось. Лекс стала проявлять к ней нездоровый интерес. А для ее возраста пристрастие к онанизму перед зеркалом, — он сделал коварную паузу, — пагубно для здоровья.
Дивиторский в трубку тоже хмыкнул. Но его раздраженное: «Кончай пить, Ванька» было произнесено уже в пустоту. Белогуров отключил связь.
9
ХОЗЯИН И СЛУГИ
Встреча с Салтычихой состоялась в тот же вечер в отдельном кабинете ресторана
Весь этот бредовый техасский антураж ну никак не вязался с обликом этого кряжистого, коротко стриженного, медлительного, побитого оспой мужика. Если с кем и сравнивать Салтычиху, то уж никак не с сорвиголовой из «Великолепной семерки», нет. И на крестного отца он тоже походил мало. На взгляд Белогурова, Василий Леонтьевич Салтыков более всего походил на печального бульдога, которому вывихнули челюсть.
Салтыков был моложе отца Белогурова, и сейчас ему было что-то около полтинника, пятнадцать лет жизни он провел на зоне по самым различным статьям: от пустяка юности — квартирной подростковой кражи, до «хищений государственного имущества в особо крупных размерах повторно».
С отцом, хотя Салтыков об этом и не любил говорить, они познакомились там. И, видимо, сразу же нашли общие точки соприкосновения. Белогуров помнил, что, когда отец умер, организацию его похорон взял на себя этот дядя Вася: семья тогда не потратила ни копейки ни на грандиозный поминальный банкет в ресторане, ни на дорогой гранитный памятник на Николо-Архангельском кладбище.
Среди таких, как Салтычиха, отец, видимо, пользовался большим почетом — Белогуров помнил, сколько черных «Вольво» и джипов было в день его похорон у ворот кладбища, сколько незнакомцев плотного телосложения в костюмах колониальных расцветок окружало могилу. А сколько было венков с трогательными надписями «Дорогому другу от безутешных друзей!».
Белогуров тогда лишь недоумевал: как странно все же — он и его отец, которого он, правда, едва знал, и эти вот… Вон у того морда совсем протокольная, а тот синий от наколок…
С ним вся эта братия держала себя корректно, но настороженно: он был сын усопшего, плоть от плоти его, но он был чужой. Что-то изменилось в их глазах, лишь когда после поминок Салтыков обнял Ивана за плечи и усадил в свою тоже вороную, новенькую с иголочки машину «Вольво» и предложил проехаться по ночной Москве развеять тоску-печаль. Развеять, да…Хотя сам Салтычиха выглядел печальным всегда.
Белогуров сначала думал — это он такой от грусти по отцу. Но потом понял, что маска печального бульдога — любимая личина Салтычихи.
Кто дал Салтычихе эту двусмысленную, оскорбительную для мужского достоинства кличку? Для Белогурова это так и осталось тайной, но в мире, с которым он вскоре соприкоснулся благодаря «связям» и имени отца, Салтыкова за глаза так звали все. Боже упаси, повторять ее Салтыкову в глаза никто не отваживался. Причем подхалимы старались уверить несведущих, что кличка эта совсем не скрывала в себе никакого намека на «голубизну». Рассказывали даже, что один наглый и неблагодарный подонок по прозвищу Ося Гурзуфский однажды в пылу картежной ссоры обозвал при свидетелях Салтычиху не в меру ссучившимся и зарвавшимся пассивным педерастом — это было сказано гораздо крепче и обиднее на жаргоне, на котором виртуозно изъяснялся тот охальник. А недели через две Гурзуфского нашли на железнодорожной насыпи на перегоне Торжок — Тверь. В черепе его зияли три пулевые дырки, а кончик болтливого языка был отсечен бритвой.
С тех пор стало принято считать, что кличка Салтычиха была дана Салтыкову на заре его воровской юности во время первой ходки «туда» не за какие-то позорные веши, пятнавшие его имя, а это был намек на весьма темные и странные стороны его юного характера, которые только-только начали себя проявлять: жестокость, коварство, мстительность, безжалостность и т, п.
Хотя, на взгляд Белогурова, жестоким только лишь из любви к чисто абстрактной жестокости Салтычиха тоже не был. Он был… Белогуров затруднился бы описать этого человека обычными словами. Печаль и скука стояли в его голубых узких усталых глазах. Но порой в его присутствии даже во время самого незначительного разговора людям становилось трудно дышать. Что-то угнетало, пригибало к земле собеседника, стискивало сердце предчувствием неминуемого страшного несчастья, которое витало еще где-то далеко, но готово было постучаться в дверь, едва лишь этот медлительный, тронутый оспой, тяжеловесный Салтычиха призывно щелкнет пальцами.
Но и это ощущение несчастья, напрямую связанного с его взаимоотношениями с Салтыковым, появилось у Белогурова не сразу. Нет, как раз наоборот: сначала-то все складывалось у них даже слишком идеально. Но тогда, правда, еще был жив отец, и его слово тоже, наверное, что-то значило…
Короче, сначала, когда Салтыков сам прямо предложил ему взаимовыгодное сотрудничество и стартовый капитал для того, чтобы раскрутиться, организовать свое дело — магазин-галерею, Белогуров чувствовал себя так, словно наконец вытянул у жизни счастливый лотерейный билет. Отец одобрил это «маленькое теплое партнерство», сам, видимо, намереваясь прибрать дела в будущей фирме к рукам. Но рак сожрал его в три месяца, и Белогуров начал вести дела со своим «инвестором» Салтычихой единолично. Условия, ему предложенные, были просты до одури: Салтыков вкладывает в проект деньги, покупает и сдает ему помещение, а остальное уж — головная боль Белогурова.. Расчеты с инвестором тоже крайне просты: вложение должно окупиться за три с половиной года. Белогуров возвращает стартовый капитал плюс двадцать пять процентов прибыли, а затем начинает отчислять по столько же от каждой заключенной сделки. «Ну, это уж как дела пойдут у тебя, Вано, — Салтычиха отчего-то звал его на грузинский манер. — Не трусь, не обижу и не ограблю. Доволен будешь. Но только если и сам будешь умным. А если нет — спрошу за все и сразу, понял — нет? Мне недотеп не надо. И это ты себе раз и навсегда заруби на носу».
Впоследствии Белогуров узнал, что Салтычиха делал такие вот «вложения» не только в «искусство», но и в более прозаические вещи, как-то: открытие нескольких павильонов по торговле кожей и меховыми изделиями в Петровско-Разумовском, строительством трех парфюмерных бутиков на Кутузовском проспекте, организация закупок и поставок на Ярославский колхозный рынок мяса и битой птицы из соседних со столицей областей, строительство сети авторемонтных мастерских в пределах второго бетонного кольца, а также строительство жилых домов и приобретения собственность и переоборудование под современные отели нескольких ведомственных гостиниц в центре Москвы.
Короче говоря, Салтычиха разворачивался где только мог. Откуда он черпал деньги на все эти свои проекты — о, этого Белогуров не спрашивал. Да ему просто наплевать было тогда на это. Да, Салтычиха сидя пятнадцать лет, нигде не работал, потом вышел и стал баснословно богатым человеком. А может, ему просто повезло, а? Белогуров слыхал и про «отмывание капитала», и про «черный нал», и про что-то абстрактное, именуемое «общаком», но позвольте — какое все это ко мне имеет отношение? Так думал он сначала, пока…