Прощание с Россией
Шрифт:
Начальник особого отдела, или "особняк", как его называли летчики, расположился в небольшой хате, на отшибе. Полк наш маленький, стрекозиный, и "особняк" походил на стрекозу. Тонкий, как жердина, лейтенантик. То за одной бумагой метнется, то за второй протянет длинную руку. Лицо румяное, полудетское. Петлицы на гимнастерке черные. Говорят, был у танкистов генерала Катукова, да не прижился.
Я ушанку снял, снег отряхнул, он смеется:
– Значит, самолично тебя оболванил "под ноль"... Поиздеваться над тобой решил.
Я насторожился. История давняя. Чего вдруг с этой стороны подъезжает?
Была в столовой "технарей" официантка. Все роняла, что брала в руки, косорукая. Да солдатская посуда не бьется, хоть кидай ее с самолета. "Талант пропадает", - веселились ребята. Была эта официантка такой устрашающей ширины, что называли ее "лыжей от ТБ-3". Как она к нам попала, почему задержалась, никто не знал.
Обращались с ней, скажем мягко, грубовато.
Кого обольет борщом, тот ее по-матушке. А кто и по крутой заднице ладонью хлоп, со звоном.
Я, по обыкновению, бормотал, когда она что-нибудь расплескивала: "Не беспокойтесь! Не беспокойтесь!"
И, естественно, когда она что-нибудь ставила на стол, говорил: "Спасибо".
Похоже, ей это нравилось. Однажды она, на бегу, взъерошила своей огромной потной лапищей мой буйно завивающийся вихор.
Я был сержантом срочной службы, оболваненным, как и положено, "под ноль". Но ведь война, морозы адские! Оставил я себе маленький вихор. Кому какое дело!
Через два дня ворвался в землянку инженер-капитан Конягин, в руках у него была машинка для стрижки. Он усадил меня на табурет и провел узкую дорожку от шеи до лба. Выстриг тупой машинкой, точнее, выдрал всю мою недозволенную красоту. Затем положил машинку возле меня; уходя, бросил с усмешечкой: "Дострижешь сам, козаче!.."
Землянка после его ухода точно взбесилась. Ходуном ходила. "Коняга приревновал Гришку к "лыже"..."
Я лег на нары и отвернулся от веселившихся механиков. Весь мой сексуальный опыт ограничивался пробегом, перед посадкой в эшелон, полутемной комнатки санчасти, в которой стоял небольшой прожектор, нацеленный прямо на причинное место новобранца. А за столом сидела дама с шестимесячной завивкой. Я инстинктивно прикрыл причинное место ладошкой, за что дама, покричав визгливо, заставила меня пробежать перед ней вторично.
А меня расталкивали ночью и требовали рассказать подробно, как я совладал с "лыжей".
Я краснел от "немыслимых" вопросов и мычал. Веселого на войне мало, а тут - развлечение... И чего вдруг вспомнил об этом особист? Да еще страдальческую физиономию скорчил, вот-вот разрыдается.
– Оскорбил тебя, понимаешь, Конягин при всем честном народе. Только каторжникам выстригали так голову. В проклятое царское время. Полосой. Или полголовы.
– И с искренним недоумением.
– И чего он тебя уродовал? Ты и без того черный, как негра.
– Поболтали, хватит!
– вдруг произнес особист жестко и положил передо
– Пиши, понимаешь, все как есть... Инженерную академию закончил Конягин, а бросает тень на высшее командование... Самого задевать?.. Тридцать тысяч, де, в навоз... Ты чего вставочку положил? Перо рондо. Хорошо пишет. Взять вставочку!
– рявкнул он с силой, которой в нем нельзя было даже подозревать.
– В полку создана подпольная антисоветская организация... Сформирован комитет, понимаешь... Сам я слышал следующее...
Я бросил вставочку, словно она обожгла мне пальцы.
– Ничего такого не слыхал.
– Как так не слыхал? Где был?
– Я печку топил.
– Пе-эчку топил. Уши как у слона, а ничего не слыхал, понимаешь! Я тебя сейчас из негра разрисую в китайца... Вставочку бери! "Подпольная группа получила кодовое название "Пики"...
Тут я, от нервного напряжения, что ли, захохотал - затрясся, до слез. Давно так не хохотал. "Пи-ки"?! Рассказал "особняку" про "Пиквикский клуб". Диккенса сочинение. Английского классика.
Особняк ударил кулаком по досчатому столу. Кулак маленький, а бумаги аж все попрыгали.
– Кончай печку топить!
Я втянул голову в плечи. Зябко мне стало в моей ватной куртке механика из чертовой кожи. Покусываю свои раздутые обмороженные губы.
"Особняк" вытащил из кобуры пистолет "ТТ", щелкнул затвором, положил на стол. Сказал брезгливым тоном:
– Ты кто есть? Срочная служба. Последний человек, понимаешь. Я не буду тебе каторжную полоску выстригать. Выведу за порог, станешь "подснежником". Одним больше, одним меньше. Понял - нет?
Я помолчал недоверчиво, потом снова начал рассказывать про Диккенса. Объясняю, это о нем, о писателе шла речь... Диккенс создал "Пиквикский клуб", классическое произведение мировой литературы.
– Значит, обратно печку топишь?
– особист взял со стола пистолет и махнул им в сторону двери.
– Выходи!
Я шагнул, не оглядываясь, в холодные сени. За спиной жахнул выстрел, пуля пробила над моей головой деревянную притолоку.
– Ты что, бежать, понимаешь?.. А то беги, немцы в шести километрах... Или, может, еще подумаем.
– Голос особиста наглый, жутковатый.
– Землица, понимаешь, сейчас такая, что и могилки не выроешь. Лом не берет...
Я постоял в промерзших сенях. Начал постигать, что он не шутит, этот лейтенант. Ноги вдруг стали как из ваты...
Вернулся назад и начал картинно живописать мистера Пиквика. Как он катался на коньках. Не останови меня особист, я бы весь роман пересказал.
– Кого ты выгораживаешь?
– с тяжелой досадой произнес особист и достал из папки какие-то бумаги.
– Он тебя не пожалел. Вот показание. Конягин публично сказал, что тебя только за смертью посылать...
– Он оторвал прищуренный глаз от листа.
– Значит, что? Можно повернуть так, что с твоей стороны саботаж. В военное время.