Прощай, Ариана Ваэджа!

Странник Стелла

Вера Арзамасцева, действительно, была девицей серьезного воспитания. Ее отец Валерий Петрович Арзамасцев, нетитулованный дворянин, известен как антиковед. Еще в годы юности он прослушал цикл лекций для русской эпиграфической школы самого профессора Соколова, преподававшего тогда в Императорском Санкт-Петербургском университете. А мама, мещанка Любовь Ильинична Бояркина, так неудержимо увлеклась еще с детства восточными языками, что не могла не передать эту страсть своей единственной дочери Верочке.

Конечно же, родители отдали свое чадо в частную женскую школу с усиленным обучением в сфере культурной и общественной жизни — в институт благородных девиц. Его программа включала курсы этикета, протокола, искусства гостеприимства, а также некоторые «ноу-хау», например, развитие способностей жить хорошо, с умными удовольствиями, проявляя редкое самообладание даже в экстремальных ситуациях, а также не забывая в оных об элегантности и хороших манерах. Ну, а после завершения этого обучения Верочка поступила в первое высшее педагогическое заведение для женщин — в Императорский Женский педагогический институт.

— Верусик! Ты не опоздаешь? — тихонько постучала в дверь ванной комнаты Любовь Ильинична.

— У меня нет первой пары, мамочка! — прозвучало оттуда, когда стихли звуки бегущей воды, — да и вообще — всего два урока.

— Ах, нет, думала, что приду к обеду... Мы сегодня собираемся у Лизаветы, так что задержусь, — Вера, прикрывая за собой дверь ванной, на ходу поцеловала Любовь Ильиничну и бесшумно прошла в свою комнату.

— Опять!? — изумленно воскликнула та, не скрывая неприязни к подруге дочери. А про себя подумала: «Что это я? Впрочем, ладно, Вера — девушка самостоятельная, ей и решать...».

Вера была действительно девушкой самостоятельной. С ранних лет впитывая атмосферу античного мира, просачивающуюся из кабинета отца, остановилась и не на Греции, и не на Риме — выбрала совершенно другую сферу — восточные языки. И вот, после окончания Императорского Женского педагогического института преподавала в частной школе персидский язык, отлично владея и арабским. Валерий Петрович поначалу не одобрял выбора своей дочери, ему хотелось, чтобы эта девочка, познавшая величественные произведения Византии, посвятила себя литературе и искусству именно этой империи. Ну, а со временем смирился.

***

После уроков Вера, как и обещала Лизе Карамод, направилась к ней. Подруг сближала любовь к искусству, а точнее, к русскому авангарду. Особенно увлекалась им Лизавета и, как ведущая в упряжке, тянула за собой и Веру. Что именно привлекало Лизу — его скандальная известность или же действительно талант, этот вопрос никто не обсуждал. Главное — девушки активно посещали выставки, поэтические чтения, спектакли и даже доклады и диспуты будетлян, а также тех, кто рифмуется со словом «скандалисты»: футуристов, кубофутуристов, супрематистов, лучистов и других. Порой входные билеты на такие мероприятия доходили до пяти рублей в то время, когда зарплата рабочего не превышала и двадцати, но и это не останавливало девушек. Одним результатом таких походов стало обилие в доме Карамод и Арзамасцевых картин, потому что выставки, как правило, заканчивались распродажами. Ну, а другим — частые посиделки девушек у Лизы с непременным чтением стихов любимых авторов, как им казалось, самых талантливых.

Вот и в этот день, когда Вера входила в гостиную, до нее донеслось Лизачкино декламирование стихов с присущим ей придыханием:

— Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге,

Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге,

Что-то странное дышит в звуках античных гармоний —

Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне...

— О-о-о, у вас тут уже Валерий Брюсов хозяйничает! — весело прозвенели нотки Вериного голоса, показавшиеся особенно высокими на фоне низкого тембра ее подруги.

— А мы сегодня читаем его поэму «Антлантида», — поспешила сообщить Леночка Протасова, — уже начали, тебя же не дождешься...

— Да у меня сегодня было дополнительное занятие, — начала было Вера.

— Не нужно оправдываться! — резко осадила ее Лиза. — Ты никому ничего не должна!

И уже с теплыми нотами:

— Проходи, дорогая, на диван.

Тихо скрипнуло кресло-качалка, это Лена сделала резкое движение, чтобы освободить любимое Верино место, но тут же замолчало — его хозяйка почувствовала себя на голову выше в связи с предложением занять Вере место на диване.

— Это вы специально «Атлантиду» читаете, чтобы подколоть меня? — заметила Вера, расправляя пышные складки гобеленовой юбки и усаживаясь на диван.

— Мы не виноваты, что ты отдала предпочтение восточным языкам, — рассмеялась Лиза, — а сама... сама носишь одежду в византийском стиле, с кружевной тесьмой...

— Папе нравится! — похвасталась Вера. — Впрочем, и мне тоже... Давайте, читайте дальше!

— Нет, как-то все сбилось, — вставила свое словцо Лена, — может, лучше это... Велимира Хлебникова. Я его так люблю! — и начала с выражением читать:

— Вечер. Тени.

Сени. Лени.

Мы сидели, вечер пья.

В каждом глазе — бег оленя

В каждом взоре — лет копья.

— Старье! — остановила ее Лиза. — Вот более свежее у Игоря Северянина:

— Месяц гладит камыши

Сквозь сирени шалаши...

Всё — душа, и ни души.

Всё — мечта, всё — божество,

Вечной тайны волшебство,

Вечной жизни торжество.

Лес — как сказочный камыш,

А камыш — как лес-малыш.

Тишь — как жизнь, и жизнь — как тишь.

Колыхается туман —

Как мечты моей обман,

Как минувшего роман...

Как душиста, хороша

Белых яблонь пороша...

Ни души, и всё — душа!

Лиза читала так самозабвенно, что ее никто не остановил. И даже тогда, когда она закончила декламирование, а потом, после паузы, с особым надрывом произнесла последнюю строчку: «Ни души, и все — душа!», в гостиной стояла такая тишина, что слышно было шуршание Лизиной юбки из плотного шелка.

Хозяйка дома положила на стоявшую рядом тумбочку томик стихов, который все время держала в руках и прошелестела, двигаясь в сторону высокой этажерки, чтобы взять еще какую-то книгу, и в это время Вера заметила, что на тумбочке, рядом с Северянинским томиком, лежит тоненькая красная брошюрка. И стоило только дотянуться, как книжица оказалась в ее руках.