Прощай, Ариана Ваэджа!
Шрифт:
Вера Арзамасцева, действительно, была девицей серьезного воспитания. Ее отец Валерий Петрович Арзамасцев, нетитулованный дворянин, известен как антиковед. Еще в годы юности он прослушал цикл лекций для русской эпиграфической школы самого профессора Соколова, преподававшего тогда в Императорском Санкт-Петербургском университете. А мама, мещанка Любовь Ильинична Бояркина, так неудержимо увлеклась еще с детства восточными языками, что не могла не передать эту страсть своей единственной дочери Верочке.
Конечно же, родители отдали свое чадо в частную женскую школу с усиленным
— Верусик! Ты не опоздаешь? — тихонько постучала в дверь ванной комнаты Любовь Ильинична.
— У меня нет первой пары, мамочка! — прозвучало оттуда, когда стихли звуки бегущей воды, — да и вообще — всего два урока.
— Ах, нет, думала, что приду к обеду... Мы сегодня собираемся у Лизаветы, так что задержусь, — Вера, прикрывая за собой дверь ванной, на ходу поцеловала Любовь Ильиничну и бесшумно прошла в свою комнату.
— Опять!? — изумленно воскликнула та, не скрывая неприязни к подруге дочери. А про себя подумала: «Что это я? Впрочем, ладно, Вера — девушка самостоятельная, ей и решать...».
Вера была действительно девушкой самостоятельной. С ранних лет впитывая атмосферу античного мира, просачивающуюся из кабинета отца, остановилась и не на Греции, и не на Риме — выбрала совершенно другую сферу — восточные языки. И вот, после окончания Императорского Женского педагогического института преподавала в частной школе персидский язык, отлично владея и арабским. Валерий Петрович поначалу не одобрял выбора своей дочери, ему хотелось, чтобы эта девочка, познавшая величественные произведения Византии, посвятила себя литературе и искусству именно этой империи. Ну, а со временем смирился.
***
После уроков Вера, как и обещала Лизе Карамод, направилась к ней. Подруг сближала любовь к искусству, а точнее, к русскому авангарду. Особенно увлекалась им Лизавета и, как ведущая в упряжке, тянула за собой и Веру. Что именно привлекало Лизу — его скандальная известность или же действительно талант, этот вопрос никто не обсуждал. Главное — девушки активно посещали выставки, поэтические чтения, спектакли и даже доклады и диспуты будетлян, а также тех, кто рифмуется со словом «скандалисты»: футуристов, кубофутуристов, супрематистов, лучистов и других. Порой входные билеты на такие мероприятия доходили до пяти рублей в то время, когда зарплата рабочего не превышала и двадцати, но и это не останавливало девушек. Одним результатом таких походов стало обилие в доме Карамод и Арзамасцевых картин, потому что выставки, как правило, заканчивались распродажами. Ну, а другим — частые посиделки девушек у Лизы с непременным чтением стихов любимых авторов, как им казалось,
Вот и в этот день, когда Вера входила в гостиную, до нее донеслось Лизачкино декламирование стихов с присущим ей придыханием:
— Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге,
Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге,
Что-то странное дышит в звуках античных гармоний —
Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне...
— О-о-о, у вас тут уже Валерий Брюсов хозяйничает! — весело прозвенели нотки Вериного голоса, показавшиеся особенно высокими на фоне низкого тембра ее подруги.
— А мы сегодня читаем его поэму «Антлантида», — поспешила сообщить Леночка Протасова, — уже начали, тебя же не дождешься...
— Да у меня сегодня было дополнительное занятие, — начала было Вера.
— Не нужно оправдываться! — резко осадила ее Лиза. — Ты никому ничего не должна!
И уже с теплыми нотами:
— Проходи, дорогая, на диван.
Тихо скрипнуло кресло-качалка, это Лена сделала резкое движение, чтобы освободить любимое Верино место, но тут же замолчало — его хозяйка почувствовала себя на голову выше в связи с предложением занять Вере место на диване.
— Это вы специально «Атлантиду» читаете, чтобы подколоть меня? — заметила Вера, расправляя пышные складки гобеленовой юбки и усаживаясь на диван.
— Мы не виноваты, что ты отдала предпочтение восточным языкам, — рассмеялась Лиза, — а сама... сама носишь одежду в византийском стиле, с кружевной тесьмой...
— Папе нравится! — похвасталась Вера. — Впрочем, и мне тоже... Давайте, читайте дальше!
— Нет, как-то все сбилось, — вставила свое словцо Лена, — может, лучше это... Велимира Хлебникова. Я его так люблю! — и начала с выражением читать:
— Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе — бег оленя
В каждом взоре — лет копья.
— Старье! — остановила ее Лиза. — Вот более свежее у Игоря Северянина:
— Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши...
Всё — душа, и ни души.
Всё — мечта, всё — божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.
Лес — как сказочный камыш,
А камыш — как лес-малыш.
Тишь — как жизнь, и жизнь — как тишь.
Колыхается туман —
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман...
Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша...
Ни души, и всё — душа!
Лиза читала так самозабвенно, что ее никто не остановил. И даже тогда, когда она закончила декламирование, а потом, после паузы, с особым надрывом произнесла последнюю строчку: «Ни души, и все — душа!», в гостиной стояла такая тишина, что слышно было шуршание Лизиной юбки из плотного шелка.
Хозяйка дома положила на стоявшую рядом тумбочку томик стихов, который все время держала в руках и прошелестела, двигаясь в сторону высокой этажерки, чтобы взять еще какую-то книгу, и в это время Вера заметила, что на тумбочке, рядом с Северянинским томиком, лежит тоненькая красная брошюрка. И стоило только дотянуться, как книжица оказалась в ее руках.