Прощай, Ариана Ваэджа!

Странник Стелла

Глава 2.

Набережная вдоль Кронверкского пролива с некоторых пор стала его излюбленным местом для прогулок. Особенно доставляло удовольствие прохаживаться здесь одному и молча наблюдать за бегущей водой. Иногда синяя гладь волновалась и пенилась, иногда — оставалась ровной, и Арбенину всегда казалось, что вода читает его состояние души.

В этот раз вода была мутной, может, потому что перистые облака почти загораживали солнце, а впрочем, когда в такое время солнце светило ярко? Колкий апрельский ветер дул с севера, и Арбенин

отвернулся от него, продолжая находиться в раздумье, уверенный в том, что на безлюдной набережной никто не сможет прочитать его мыслей.

— Николя! — прикосновение к щеке пушистой муфточки, которую он смог бы определить из тысячи других подобных, слегка вывело из забытья.

— Вера?

Он повернулся к ней и, поддаваясь ее игривому настроению, засмеялся.

— Как всегда, опаздываешь?

— А ты, как всегда, ждешь?

Рядом с ним стояла девушка лет двадцати пяти, миловидная, с тонкими чертами лица, на котором особенно выделялись глубокие задумчивые глаза цвета кофе. В укороченном плюшевом пальто, отороченном мехом, поверх прогулочного платья из репс-кашмира, из-под которого выглядывали красные сапожки на каблучках. Несколько светлых локонов выбились из-под небольшой меховой шапочки, смутно напоминающей вышедшие из моды собольи токи. Чтобы их поправить, девушка сняла небольшую муфточку. Эту руку, нежную и теплую, Николай тут же поймал и прижал к своим губам.

— Вера!

— Да отдай же руку!

Она весело смеялась, и оттого на его душе немного потеплело. Вроде бы и облака разредились и даже слегка посветлели.

— Ты чем-то огорчен? — она все же уловила его озабоченность и потому позволяла держать свою руку.

— Да так, сегодня день выпал не самый удачный, — отмахнулся было он, но не отвел глаза от ее проницательного взгляда.

— Расскажи, Николя! Тебе станет легче...

— Знаешь, Вера, все так странно... Сначала сон приснился, в котором я был испачкан... И платье... И душа... Да и вообще — полная катастрофа... А потом встретил одного знакомого... Лучше бы его и не видеть...

— А кто он? Преступник? Или нигилист? Я ведь вижу, что ты какой-то испуганный!

— Верочка, милая, какие сегодня могут быть нигилисты? Их уже давно нет!

— Ну... тогда — революционер?

— Да что ты говоришь? Те времена уже тоже прошли... Сейчас все тихо и спокойно...

— Да кто же тогда? Не мучай меня, пожалуйста!

— Ладно, так и быть. Ты тогда совсем еще юной была, может, и не осознавала перемен... Зимой девятьсот пятого почти во всех университетах империи прошли волнения. Студенты бунтовали... требовали свободы слова и собраний... Так вот, я был тогда молодым преподавателем, и вроде как тоже ветер в голове, ну... и...

— Ты стал революционером?! — не удержалась Вера. — Ты — Николя?

— Да нет же, Верочка, не совсем так. Седьмого февраля, как сейчас помню этот день, студенты получили, наконец, разрешение на общеуниверситетскую сходку. И так горячо они выступали, требуя наказывать полицейских, избивающих их.. Да и вообще — настаивали на неприкосновенности личности, что я тоже... ну

вроде проникся их призывами. Короче, на сходке я выступил...

— Не может быть! — Верины щечки слегка разрумянились от волнения. — Ты же такой нерешительный, и мухи не обидишь...

— Причем здесь мухи, когда речь идет о жизненных принципах? — возмутился Арбенин.

И тут Вера внимательно посмотрела на молодого человека, чтобы на самом деле убедиться в том, что перед ней не мягкотелый юнец, а совершенно зрелый человек с присущим ему характером — достаточно твердым, принципиальным. И своими принципами он никогда не поступится в угоду чего-либо, а может, и кого-либо, даже любимого человека.

— И что же было дальше? — Вера, уловив момент, вырвала ладонь из его крепких рук и сунула ее вновь в муфточку.

— А дальше... Дальше на меня... один человек написал донос, он тоже преподавал в нашем университете. Разразился скандал... М-м-еня обвинили в разжигании революционных настроений, ну и... уволили. После этого инцидента даже университет закрыли... На какое-то время...

— А потом... Ну, тебя восстановили?

— Да, уже после принятия новой конституции... Когда многие требования и студентов, и профессоров приняли во внимание в этом государственном законе. Конечно же, и отец посодействовал...

— Ну вот видишь, Николя, все обошлось... А ты до сих пор не простил своего обидчика!

— Верочка, ты его совершенно не знаешь, он тогда не только меня предал... Его лучший друг вообще в застенки попал... Да так и сгнил там... Это очень страшный человек!

— Не будем о плохом, Николя! Договорились? — Вера тряхнула выбившимися из-под шапочки локонами и звонко засмеялась, сглаживая ситуацию. — А что скажешь о нас? Мы ведь собирались объявить о помолвке?

— Совсем скоро, моя родная, скоро! В мае нежелательно, и не потому, что я такой суеверный... Да и учебный год... А вот в июне — в самый раз. Давай в июне! А может, в начале июля..

Чувство смутной тревоги не отпускало Арбенина. Так не хотелось омрачать своим настроением счастливые страницы будущей семейной жизни, а значит, забирать в нее все, что было в прошлом. Точнее, все негативное и грязное (надо же, вспомнил об испачканных вином белых брюках!) или просто нелепое. Новая полоса судьбы должна быть светлой и радостной.

Вера же понимала, что ее любимый делает очень ответственный шаг, у многих это бывает один раз в жизни, поэтому не нужно торопиться.

***

Вечером он сел за письменный стол, чтобы хотя бы бегло просмотреть кое-какую литературу. Не давало покоя предложение об экспедиции на Урал. Скорее всего, его, как специалиста по ландшафтному планированию и геоморфологии, изучающей рельеф земной поверхности суши и моря, непременно задействуют.

«Арктида... Арктида...» — это слово било молоточком в виски, словно просило аргументации. «А может быть, стоит поискать связь между Арктидой и Атлантидой?». Странно, но такая мысль посетила его внезапно и неожиданно. Может быть, потому, что темой Атлантиды интересовался еще в ранней юности?