Прощай, Ариана Ваэджа!
Шрифт:
— Ну-ну! Заходите в хату! Вы как? На ночевку?
— Нет, немного бы передохнуть да надо ехать в Чердынь...
— А кто ж после полудня в дорогу отправляется? Эт с утра надо! Да и на чем? Транспорту-то нет! Ладно, вы заходите, а там поговорим...
Они перешагнули порог его деревянного сруба и погрузились в тишину и прохладу. Расположились на лавке перед столом и начали выкладывать съестное.
— Дед, нам бы кипяточку! Травку заварим, у меня есть вот от Архипа Пантелеевича... сушеная ромашка и мята, и еще — ягоды какие-то... — Сибирцев достал из вещмешка несколько свертков. — Кажется, промокли немного... да ладно уж, все равно кипятком замачивать...
— Как скажешь, родимый! — живо откликнулся дед Тимофей.
Вскоре по избе пошел луговой аромат. Хозяин поставил перед каждым по алюминиевой кружке божественного напитка. Арбенин с наслаждением вдыхал его. Там-то, дома, не всегда до трав руки доходят... Все уже готовые чаи...
— Так как же нам двинуться сегодня в Чердынь? — заново спросил он деда, ожидая, когда травы настоятся.
— Ума не приложу! — ответил тот. — Только завтра... Или... вот что... Васька Донцов едет до Анисимовского. А оттуда в Чердынь — бегом добежать за часок, а то и меньше, если напрямки... Засветло-то и успеете! Сестра у него там замуж выходит, кое-что нужно пособить. Вот он седни поедет, а спозаранку уж свеженький как огурчик...
— Ладно, о Ваське все понятно! — перебил его в нетерпении Арбенин. — А как узнать-то: возьмет или нет?
— Если подвода не перегружена — то возьмет... Да я сбегаю, спрошу, тут через два дома...
Не позже чем через полчаса все трое расположились на новой широкой телеге — знать, Донцовы жили в достатке, и коняга двинул из Ныроба на юг.
***
После дождя стояла свежесть. Солнце светило ласково — гром-батюшка осадил его надменность. Расправили плечи — зеленые ветви — деревья, умытые листья блестели как шелковые, а цветы вдоль дороги, обычно покрытые пылью, весело махали чистыми головками. Нет, все-таки здорово, что прошел такой ливень!
Арбенин смотрел по сторонам, наслаждаясь девственностью природы. Все! В эти места он больше никогда не приедет! Ни за какие пряники! И все же... на душе оставалось чувство неудовлетворенности. Как будто нужно было еще сделать здесь что-то! Но что?
— Так вы, говорите, с экспедицией сюда пришли? — завел разговор Васька Донцов, мордатый широкоплечий парнишка.
Арбенин молчал. Он хотел побыть наедине со своими раздумьями. Ответил, правда, тоже неохотно, Сибирцев:
— Да, исследуем здешние места...
— А что ищете? Не золото?
— Нет, следы древних людей.
— А-а-а... — многозначительно протянул тот. И замолчал, почувствовав, что попутчики оказались не очень-то разговорчивыми.
Краешком глаза Арбенин наблюдал за Богданом. Жалко было младшего Друга! Спасибо знахарке Евлампии, подкрепила его здоровье. Слава Богу, ходит теперь самостоятельно, да и стал смышленее, но память пока не вернулась. Тот сидел, безмятежно улыбаясь, и что-то бормотал под нос. Неужели стихи?
— Я насмерть поражен своим сознаньем,
Я ранен в сердце разумом моим.
Я неразрывен с этим мирозданьем,
Я создал мир со всем его страданьем.
Струя огонь, я гибну сам, как дым.
Боже! Да это же — Бальмонт! И как гладко читает! Нет, нет! Все в порядке с Богданом! А тот продолжал шепотом декламировать:
— Есть только мысль, есть призрачное море,
Я чувствую, что эта жизнь есть сон...
И в мыслях Арбенина тоже побежали строки:
«И, весь дрожа от нестерпимой боли,
Живя у самого себя в неволе,
Я ранен насмерть разумом моим».
— Тп-р-у-у! Приехали! — Васька Донцов остановил подводу. — Вот и развилка на Анисимовское! Мне — налево, вам — прямо! А если быстрее надо, видите — тропа? Можно и по ней напрямки пройти!
Глава 35.
Первая декада августа 1913 года.
Вера Арзамасцева в этот день давала урок своему любимчику Володе Каменскому. С ним она продолжала заниматься и летом, правда, не настолько часто, как во время учебных занятий. Спросите, почему? Конечно, неплохо всегда иметь карманные деньги. Но главное — даже не в этом! А вот что бы она сейчас делала дома? Перебирала бы гардероб? Надоело! Опять в голову будут лезть мысли о том, что нечего надеть! Рукодельничала бы? Не очень-то и рука набита, если не сказать, что «вообще»... Ходила бы по выставкам? Да везде одно и то же! Сколько можно? Опять не удержишься, купишь картину, а куда повесить, когда все стены заняты? Вон там, за шкафом, стоит даже парочка нераспакованных полотен.
А последнее приобретение — с розой на кинжале, так и осталось самым любимым. И ведь как напоминает оно блоковскую драму «Роза и крест»! Такое же печальное и волнующее... «Сердцу закон непреложный — Радость — Страданье одно!» И почему не поставили спектакль по этой пьесе? А то бы сходила в театр...
Ох! Если бы не занятия с Володей, валялась бы с книгой на диване... Итак, «Графиню Рудольштадт» Жорж Санд уже дочитала! А после нее — еще и «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, и «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте... и что еще? Забыла... Зато из новинок — «Романтические цветы» Николая Гумилева, ахматовский сборник «Вечер» и... что-то еще...
Задумавшись, она не заметила, как Володя отложил в сторону тетрадку и внимательно смотрел на нее темно-коричневыми глазами из-под пышных, девичьих, ресниц:
— Вера Валерьевна! Я закончил!
Она мгновенно вышла из раздумий и посмотрела на него. Темнобровый и смуглолицый — видно, где-то поджарился под солнцем, он так походил на персидского мальчика из школьного учебника...
— Уже? Давай проверим... — и она пробежала взглядом по аккуратным строчкам рукописного текста. — Ну что ж, отлично... отлично... А скажи-ка мне, Володя, чем тебе нравится персидский язык?
— Он легкий... многие слова из русского...
— Например?
— Ну, например, «базар», «див», «шах»...
— Стоп! — прервала его. — Эти слова не из русского, а наоборот — из персидского! Понял? Это мы их заимствовали. И не только эти, но и многие другие! У них «бахче», у нас — «бахча», у них — «кареван», у нас — «караван», у них — «парче», у нас — «парча»... А есть еще, Володя, слова, которые персияне на самом деле переняли у русских.
— А какие?
— Это уже более современные! «Бензин», «бигуди», «самовар»... Кстати, у нас «са-мо-вар» пишется через «о», а у них — «са-ма-вар» — через «а». Или «бочка»! У нас просто «боч-ка», а у них — «бош-ке»... Ну ладно... то, что язык показался тебе легким, это понятно... А что еще?