Прощай Багдад
Шрифт:
— Зачем бы они стали сначала помогать иракцам, а потом выдавать их секреты? — недоумевала Лена.
Тарик, возвращавшийся как-то из Дамаска, где был по делам своей компании, рассказал им, что сам стал свидетелем того, как в багдадском аэропорту таможенники отбирали у соотечественников Лены практически все: одежду, кроссовки, медикаменты, драгоценности, аппаратуру.
— Я сам видел, как одна женщина швырнула таможеннику в лицо джинсы — словно плюнула ему в физиономию…
Ахмед слушал его рассказ, побледнев от ярости.
— Но почему… почему они так делают? — спросила Лена. —
— Мстят, наверное. Ведь Россия тоже поддержала санкции ООН, — ответил Тарик. — Кстати, на днях была демонстрация протеста перед русским посольством.
Ирак начал готовиться к войне со всем остальным миром. Даже на развилках дорог и у мостов появились окопы, обложенные мешками с песком. «Вряд ли они спасут от бомб и ракет», — подумала Лена.
Было введено рационирование продовольственных товаров, и, получая по карточкам два килограмма сахара — месячную норму на себя и Ахмеда, Лена не могла не вспомнить о Союзе, где сейчас с продуктами творилось что-то похожее.
Однажды она ехала по Карраде на своем «опеле», когда ее внимание привлек мужчина лет тридцати, по внешнему виду европеец, торопливо шедший по улице и бросавший по сторонам частые и тревожные взгляды. Он заметно прихрамывал на левую ногу. Увидев военный патруль метрах в пятидесяти впереди по улице, проверявший документы у какого-то гражданского араба, мужчина заметно вздрогнул и остановился в растерянности. Солдаты еще не заметили его, но это, вероятно, было делом нескольких секунд.
Вообще-то патрули на улицах Багдада, отлавливавшие дезертиров или уклоняющихся от призыва, были обычным явлением, но сейчас, в условиях военного положения, подозрительное поведение иностранца грозило непредсказуемыми последствиями.
Лена притормозила. Решение пришло мгновенно. Распахнув дверцу с правой стороны, она по-английски крикнула:
— Эй, вы! Идите сюда!
Понял он или нет, она не знала. Так или иначе, мужчина повернулся на звук ее голоса, нерешительно шагнул в сторону машины.
— Да скорее же!
Он бросился к «опелю» и в следующую секунду тяжело упал на сиденье. Лена развернула машину, взглянув в зеркало заднего вида на солдат. Похоже, те еще не успели ничего заметить и, отпустив гражданского, продолжали двигаться в их сторону.
«Опель» рванулся с места. Проехав метров сто, Лена на всякий случай свернула в какой-то переулок и там остановилась. Незнакомец часто и взволнованно дышал и нервно хлопал себя по карманам.
Она достала свои сигареты, протянула ему пачку и зажигалку.
Дрожащими пальцами мужчина вытащил сигарету и жадно закурил, глубоко затягиваясь.
— Что случилось? — выждав минуту, спросила она.
— Я… немецкий инженер, Вальтер Шульц. Работаю в фирме «Либхер», — по-английски, но с сильным акцентом проговорил мужчина. — Сюда приехал по контракту. Мы должны поставлять кое-какую технику на «Юсифию». Слышали?
Лена кивнула.
— Это, кажется, электростанция под Багдадом?
— Да, в шестидесяти километрах. Ее строят русские. Мы снимали квартиру в Багдаде — я и еще двое наших. Недели две назад, вечером, буквально через несколько дней после того, как они захватили Кувейт… — тут он запнулся и с тревогой посмотрел на нее.
— Не волнуйтесь, — успокоила Лена. — Вы просто называете вещи своими именами.
— Да, так вот: к нам приехал человек в штатском с несколькими солдатами. Показал какие-то бумаги и сказал, что мы должны ехать с ними. Отобрали наши паспорта. Сопротивляться мы, конечно, не посмели. Сначала подумали, что нас сейчас отвезут куда-нибудь и расстреляют. В этой стране возможно все. Но нас привезли в «Аль-Рашид». Поместили то ли на седьмом, то ли на восьмом этаже. Там уже было много таких, как мы. Японцы, французы, несколько американцев. Некоторых захватили в Кувейте во время военных действий, остальных взяли здесь, в Ираке.
Лене уже несколько раз попадались в «Багдад обзервер» странные сообщения об иностранцах — англичанах, немцах, финнах, которых вывезли из Кувейта и доставили в Ирак. Она также слышала выступление по телевидению Саддама Хусейна, в котором он назвал этих людей «гостями правительства и народа Ирака». Теперь она начинала понимать, что эти люди — не кто иные, как заложники. И рядом с ней сидел один из них.
Где-то в соседнем квартале раздался сухой треск автоматной очереди.
— Знаете что… — немец тревожно посмотрел в окно. — Вы поезжайте. Мне кажется, здесь стоять небезопасно. В центре полно патрулей. Поезжайте, а я буду рассказывать…
— Куда?
— В любое западное посольство, — немец поднял воротник куртки и втянул голову в плечи.
Машина тронулась с места. Кроме советского, Лена не была в Багдаде ни в одном посольстве, но знала, что многие находятся на Арасат-Альхиндия.
— Несколько дней нас держали в номерах. Кормили неплохо, но никуда не выпускали и не разрешали звонить. Один раз к нам приезжал кто-то из французского посольства, обещал помочь. Но через несколько дней после этого нас перевезли в другую гостиницу, «Багдад». Потом еще в одну, кажется, «Аль-Мансур». Мы поняли почему — они заметали следы, не хотели, чтобы с нами смогли встретиться журналисты или посольские работники.
Потом людей стали развозить на военные объекты. Я и еще несколько человек попал на какую-то электростанцию в пригороде Багдада. Вот там условия были уже далеко не гостиничные: ни помыться, ни поесть, ни поспать как следует. Если бы американцы начали бомбить, нас, возможно, уже не было бы в живых. Впрочем, я бы не удивился, если бы мы погибли не от американских бомб, а от иракских пуль — все равно потом бы объявили, что всех нас убило во время бомбежки. Там, на станции, с одним пожилым американцем случился сердечный приступ. Его увезли, куда — неизвестно.
Через неделю нас вернули в отель. В другой, разумеется. Названия я не знаю. Это случилось позавчера. В нашей группе было семь человек. Поселили на третьем этаже. До этого нас размещали не ниже шестого — седьмого, а здесь, видно, допустили промах. Или нам, наконец, вздумал помочь сам Аллах, — немец усмехнулся. — Мы решили, что это шанс: кто-то из нас должен попытаться бежать, добраться до какого-нибудь посольства — иначе будет поздно: начнутся бомбардировки. Выбор пал на меня как на самого молодого.